Род-Айленд блюз - читать онлайн книгу. Автор: Фэй Уэлдон cтр.№ 56

— Шесть и восемь наиболее вероятный вариант, — рассуждал Уильям. — А четыре и десять — наименее. Но зато тогда выигрыш больше. Чем больше риск, тем выше ставка, таков принцип. Да ведь так же и в жизни.

За столом возникла какая-то неприятность, заминка. Один из играющих заявил, что его выигрыш оплачен неполностью. Но этого не могло быть: скорее игроки норовят надуть казино, но не казино — игроков. Казино обманывает по-крупному и вообще незаметно. Подошла охрана, нарушителя спокойствия без шума вывели. Уильям воспользовался паузой, чтобы продолжить свои разъяснения. Фелисити такая деловитость понравилась. Он не любил попусту тратить время. Деньги — пожалуйста, но время — нет. Фелисити вдруг осознала, что издавна приучена относиться к таким людям с неодобрением. Хорошей ученицей она не была, но все-таки кое-что из этой науки к ней пристало. Она, когда-то продававшая свое тело, обучилась приятному сознанию собственного морального превосходства; но это ей в себе не нравилось, давило на психику, как туфли, которые жмут.

Она никогда раньше не допускала мысли, что была проституткой. И вообще, это было так давно, так давно, что теперь уже не имело значения.

Теперь у нее есть Уильям, верно? Именно этого она всегда хотела, всегда верила, что так и будет; всю жизнь не оставляла надежды. Она его любит. Он хочет, чтобы они поженились. И сейчас он перед свадьбой открывает ей душу. Она тоже еще должна будет ему кое-что о себе рассказать.

Он, оказывается, игрок. Ну и что? Разве это так ужасно? Другое дело, если бы ты была молодой женщиной с детьми и все ваше благосостояние зависело от мужа-игрока. Но сейчас они оба совершенно свободны и могут развлекаться как им вздумается. В конце жизни и нечем больше заниматься. А деньги — да бог с ними, с деньгами.

На минуту Фелисити снова ощутила укол совести из-за доктора Бронстейна. Показать на карте Косово он, конечно, не сможет. А кто бы смог? Это ведь не место международных научных конференций. Вот Рейкьявик в Исландии, там происходят дипломатические встречи, — по крайней мере, в летние месяцы, — и есть вулканы для обозрения, — его он, наверно, показал бы. Он даже знает, как этот Рейкьявик пишется. Такой вопрос подошел бы всякому, как дешевая безразмерная одежда, которая годится на любого. Но доктора Бронстейна про Рейкьявик не спросят. А Косово — это, в сущности, тот же Кувейт, только еще хуже. Ну а Клинтона доктор Бронстейн, должно быть, до того терпеть не может, что не пожелает назвать его фамилию, он же не знает, к каким ужасным последствиям это приведет: его признают недееспособным — и все из-за того, что она, Фелисити, его вовремя не предупредила. И год он вполне мог перепутать: в молодости, когда время движется медленно, человек не понимает, как легко утрачивается представление о том, в каком году ты сейчас живешь, настолько большая получается цифра, если считать от начала. А ведь задавать вопросы будут деловые и цепкие молодые люди, им принадлежит право решать, кто еще способен вести нормальный образ жизни, а кто нет.

— Это как карабкаться на горы, — рассуждал между тем Уильям. — Дойдешь или свалишься, решает судьба.

— Или как гадать по “Книге перемен”, — подхватила Фелисити, сразу забыв про доктора Бронстейна. — Зависит от того, что предначертано.

— Мы еще сделаем из тебя завзятого игрока, — сказал он и снова повернулся к столу.

Над головой жалобщика сомкнулись волны, и игра возобновилась с прежним жаром, словно и не прерывалась. Бросал Уильям, рука его была тверда. Выпали две тройки. Все сидящие за столом, по-видимому, обрадовались, оживились. Уильям торжествовал, и Фелисити не могла поставить ему это в вину.

Потом Фелисити все-таки заскучала. Выигрывает Уильям или проигрывает, она не могла взять в толк. Он бросал кости то с одной стороны, то с другой; крупье их сгребал обратно. Время от времени он давал бросить другим. Если ты не понимаешь, они огрызаются, переспрашивают. Фелисити никогда не училась в школе, наверно, там такие же порядки. Отец хотел, чтобы она получила домашнее образование, а вышло так, что свое образование она добывала сама. Он только позволял ей посещать уроки балетного танца. Белые пачки, туфельки-пуанты. Читать и писать ее научила мама. Позже появилась Лоис. Лоис и ее ребенок — как его звали? Фелисити не могла вспомнить даже этого. Всплывали и прочие подробности, смутные, словно сквозь коричневую шелковую сеточку. Дядя, как бишь его, с тяжелым подбородком, он проходил с нею историю, такой обаятельный, прямо как Уильям, а потом перестал быть обаятельным. Все это относилось к прежней, счастливой жизни, которая еще могла когда-нибудь вернуться, так внезапно она разбилась вдребезги. А после был младенец и настали совсем другие времена.

Почему это сейчас ей вдруг вспомнилось? Столько усилий положено, чтобы забыть. Зачем-то она рассказала о ребенке Софии. Не надо было. Слишком много всего всколыхнулось, поднялось со дна памяти. Если жить прошлым, не остается времени на жизнь в настоящем. Была еще Эйнджел, она сбежала в Европу, вышла замуж, сошла с ума, родила Софию и умерла. Нет, Фелисити не хочет думать о том, что было. Кто захочет? Прошлое надо похоронить, заглушить гулом настоящего. Она потому и сдружилась с Джой, что та живет в облаке гудящих звуковых волн, пусть даже и не слыша самые звуки.

Вокруг столов расхаживали крепкие, грудастые, толстозадые девахи в коротких юбчонках, держа на потных мускулистых руках подносы с прохладительными напитками. Кто бросает вызов судьбе, того постоянно донимает жажда. Подносы тяжелые, стаканы полные, бесплатные, только на чай принято давать не скупясь. Уильям на пути сюда выбирал заправочные станции подешевле и сэкономил на этом пять долларов, но теперь не пожалел поительницам целых десяти. Это вам не манекенщицы из Лас-Вегаса с ногами от пупа, отобранные по всей Америке и тощие от тяжелых наркотиков, — это местные девушки, отвечающие местным вкусам. Когда-то в Саванне, когда надо было кормить Томми, который даже не был ей родным, Фелисити тоже была вроде этих. Делала что могла, продавала что имела. Она всегда стояла за стойкой в баре, а не вскидывала ножки до ушей в стайке плясуний; получала недвусмысленные предложения, а не красные розы. Она тогда думала, что это из-за ног, они у нее недостаточно длинные, да к тому же от занятий балетом в детские годы икры оказались слишком развитыми, так она считала. Бакли говорил, что у нее “английские ноги”, а кто-то другой, еще до того, как Бакли вызволил ее и снова сделал из нее леди, как ей и полагалось по праву рождения, один раз сказал, что полные ноги — это знак, что она хороша в постели, вот почему она пользуется таким успехом. Хотя сама она полагала, что дело не в этом, а в том, что она умеет мило разговаривать, часто улыбается и обращается с клиентами вежливо и тактично, тогда как почти все остальные девушки держатся грубо и нахально и вид имеют такой, как будто дай им волю — они всякого заразят дурной болезнью. А с возрастом, само собой, ее ноги похудели, сделались такими изящными, тонкими и сухими, ну просто как тростинки. Кое-что, хотя немногое, с годами улучшается, правда — мало что.

Уильям не провожал взглядом девиц с подносами, и то хорошо. Они пробирались мимо мужчин, чьи помыслы были заняты более тонкими радостями, чем секс. Отчаявшись привлечь его внимание, Фелисити пожала плечами, встала и пошла к игральным автоматам. Если другие разобрались, что тут надо делать, значит, и она сообразит. Она разменяла пятьдесят долларов на монеты по двадцать пять центов, у одного автомата нашла свободный стул и села. Справа и слева сидели две женщины таких габаритов, что бока их выпирали из сидений (поэтому-то, наверно, никто между ними и не сел, но Фелисити это было не важно), и она стала засовывать монеты в прорезь. Суешь монету, нажимаешь кнопку и смотришь, как прокручивается очередной круг. Подождав немного, опять суешь монету и опять смотришь. Она не понимала, что происходит, но автомат-то, конечно, знал, когда он выиграл, а когда проиграл. Когда выигрывала Фелисити, он высыпал ей монеты, и соседки оборачивались на звон и улыбались, радуясь ее удаче. Это было приятно. Когда автомат выигрывал, он не издавал никаких звуков. Вот и все. В таком простом деле на машину можно положиться. Но что такое выигрыш, Фелисити никак не могла понять. Сидишь в полусне, время от времени пробуждаешься, и оказывается, что ты выиграла. Лишь под конец она уразумела то, что все окружающие, похоже, знали с рождения: все зависит от линии, от того, выше, ниже или на середину изображения пришлась линия при остановке барабана, зависит успех или неудача. Линия выплаты. Середина лучше всего.