Катерина - читать онлайн книгу. Автор: Аарон Аппельфельд cтр.№ 4

Порою мне кажется, что она на всех нас сердится, потому что похоронили ее в обледенелой земле. Кладбище было пустынным и белым, два могильщика топорами вырубали ей могилу. Люди стояли поодаль и дрожали от холода. Священник сердился на могильщиков, что по лености своей не приготовили они могилу вовремя. Лицо священника было мрачным, торопя могильщиков, он произносил высокопарные слова, которые звучали, как проклятья.

А затем, в наступившей темноте молитвы сыпались, как град. Я закутала голову платком, чтобы не видеть, как на веревках опускают гроб в могилу, но пронизывающий холод пробрал меня до костей, и я ощущаю его и по сей день.

Сразу же после смерти мамы отец запил, забросил хозяйство, продал вышитые скатерти. Даже сундук — мамино приданое — и тот продал. Я стала бояться его, как боятся чужого. Он возвращался поздно ночью и тут же трупом валился на свою постель. Почти весь день он обычно спал, просыпался к вечеру и тотчас же отправлялся в шинок.

Пришла весна, а он даже в поле не вышел. Меня он не замечал, словно я и не существую вовсе. Иногда он, бывало, поднимет на меня руку, ударит по лицу, будто невзначай, будто муху прихлопнул. Смерть матери как бы позволила ему предаться беспробудному пьянству. Иногда он возвращался домой веселым, словно загулявший парубок.

Однажды ночью он подошел ко мне и, да простит мне Господь, сказал каким-то чужим голосом: «Почему бы тебе не спать с отцом? Холодно в доме». Глаза его казались остекленевшими, они покраснели и бесстыдно блестели. Никогда он не говорил со мной таким голосом. «Очень хорошо спать с отцом», — он снова и снова повторял это все тем же не своим голосом. Я всем сердцем чувствовала, что это — грех, но не знала, в чем он. Я заползла под стол, как собачонка, не привнося ни звука. Отец стал на колени и сказал: «Почему ты от меня убежала? Это — твой отец, не чужой», — и тут он положил мне на плечи две свои огромные ладони, прижал меня к себе и поцеловал. Затем он поднялся на ноги, пренебрежительно взмахнул рукой, рухнул на постель и заснул. С тех пор он и взгляда не бросил в мою сторону.

Через несколько месяцев после смерти мамы отец привел в дом другую женщину. Была она высокой, широкой в кости, скупой на слова. Горы, где отец нашел ее, словно наложили свой суровый отпечаток на ее лицо. Всем обликом своим напоминала она рабочую лошадь. Отец разговаривал с ней громким голосом, как с глухой.

— А ты что делаешь? — боязливо обратилась она ко мне.

— Я? — отпрянула я в испуге.

— Ты должна работать, — сказала она, — а не бездельничать.

Большую часть дня я проводила вне дома. Уже тогда я знала, что эта жизнь должна умереть, а взамен ее возникнет другая, непохожая, далекая от этих мест. Каждую ночь я видела во сне маму, она, как всегда, занята была хозяйством, долгами и коровами, которых поразила тяжелая болезнь. «Мама!» — я искала ее близости, но она, как и при жизни, была сердита на всех. Я рассказала ей, что отец привел в дом новую жену. Она, похоже, поняла, о чем речь, но отмахнулась от этого известия.

Осенью я оставила дом.

— Куда? — спросил отец.

— Работать…

— Береги себя и не отклоняйся от пути праведного, — произнес он и, не прибавив ни слова, исчез.

Отец был человеком тяжелым на руку, на мать он не осмоливался ее поднять, но вторую свою жену, я слышала, колотил нещадно. Мне рассказывали, что в последние годы жизни он переменился, стал ходить в церковь по воскресеньям.

Мать свою я ощущаю, как некое неукротимое кипение, но отца вижу воочию, будто он отказывается покинуть сей мир. Летом, много лет тому назад, стоял отец, опершись на вилы с длинным черенком, и причмокивал губами, заигрывая с коровами, будто те — гулящие девки. Коровы глядели на него и улыбались, что доставляло нам великое удовольствие, а отец продолжал причмокивать. Какая-то странная близость установилась между ним и коровами…

Тем летом, отправляясь в школу — я ходила в третий класс, — я услышала голос отца:

— Куда ты идешь?

— В школу, — ответила мама, не повернув головы.

— Зачем это ей нужно? Там ничему не учат.

— Ты не священник. Батюшка велел всех девочек посылать в школу.

— А я говорю: нет! — в нем подымался дух глупого противоречия.

Но мама его не испугалась и сказала:

— Есть Господь на небесах, Он — царь, Он — отец, и Его мы обязаны слушаться, а не тебя.

Мама была сильной, смелой женщиной. Однажды зимой я видела, до чего она смела, — она боролось с конокрадом, и подлец вынужден был спасаться бегством. Но мне она почему-то не передала по наследству своей смелости. Я всякой тени боялась, к каждому шороху прислушивалась, даже сверчки по ночам пугали меня.

Не знала я счастья в этом глухом месте, и все же мои первые воспоминания прозрачны, как хрусталь. Дожди, к примеру, бурные, или, как их здесь еще называли, — ураганные ливни. Я любила эти проливные дожди летней порою и пар, что поднимался после них с лугов.

Отца и мать я никогда не вижу вместе. Будто они никогда вместе и не были. У каждого из них было свое, особое отношение к животным. Мама заботилась о них преданно, но отчужденно. Здоровую корову она не замечала. В отношении отца к коровам, напротив, было что-то дразнящее, словно это — женщины, которых надо соблазнить. Мать презирала его за это.

После смерти матери я иногда ходила в церковь. Мне казалось, что мама покоится под большой иконой и молится вместе с Божьей Матерью. Я сидела, вглядываясь в молящихся — тяжко трудившихся женщин. Они иногда благословляли меня, подавая кусок пирога. Там, среди чадящих свечей, плесени, молитв и подаяний научилась я всматриваться в людей.

Жизнь отца с новой женой, по-видимому, не была счастливой. Дух матери витал в доме. Напрасно чужачка пыталась отобрать у мамы ее владения. Не раз слышала я жалобы: «Ни в чем нет мне здесь удачи. В своем доме все у меня ладилось, а здесь все идет прахом». Отец, разумеется, не принимал этих жалоб, и всякий раз, когда хлеб пригорал в печи или варево выкипало, он бил ее. Она вопила и грозила, что убежит из дому. Много лет спустя, как я слышала, она ему смогла отомстить, и когда отец заболел, поиздевалась над ним вволю. Ходили слухи, что она отравила его. Кто знает? Ведь и она уже в лучшем из миров. А если согрешила — с нее взыщется. В конце концов приходит час расплаты по всем счетам.

И было еще нечто не совсем обычное, о чем говорили дома шепотом: незаконные дети отца. Мать, конечно же, не прощала и, бывало, припоминала ему его грехи. При каждом упоминании странная улыбка появлялась на его лице: словно не о тяжком грехе шла речь, а о ничего не значащем промахе. Было у него, оказывается, двое сыновей от гулящей женщины. В детстве я видела их собственными глазами: молодые крепкие парни, сидевшие в телеге, запряженной двумя тощими клячами. Телега была узкой для них, и это меня рассмешило. Приглядевшись, я заметила, что они похожи на отца.