Тот день, девятого ноября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, когда пала Берлинская стена, он провёл на работе, зарывшись с головой в чертежи. Это было что-то очень срочное, что-то очень важное. Настолько важное, что они, Штефан и двое его коллег, совсем упустили тот момент, когда мир изменился навсегда.
Уже вечером прибежал чей-то брат или сын и начал рассказывать о том, что границы больше нет. Сначала они никак не могли поверить ему, но потом, не сговариваясь, все вскочили со своих мест. В каком-то неосознанном порыве Штефан схватил чертежи, подготовленные для Краилова, и через пару минут они оказались на улице. Сотни, тысячи людей бурлящим, бесконечным потоком двигались в сторону КПП «Чарли»
[5]
. В серых промозглых сумерках всё казалось чем-то нереальным. Фейербах погрузился в этот поток, ещё не понимая, что этот один маленький шаг с тротуара изменил его жизнь навсегда. Захваченный всеобщим возбуждением и волнением, он даже не заметил, как оказался у Берлинской стены и не поверил своим глазам. Никто не останавливал эту нескончаемую вереницу людей и машин, уходившую на Запад. Шлагбаумы были подняты, а пограничники улыбались и махали руками: «Проезжай, проходи!». И они шли, оглядываясь, не веря в своё счастье. Страх в глазах, робкие улыбки, слёзы, а на другой стороне сотни других людей, западных берлинцев. Люди, не знавшие друг друга до этого момента, обнимались, словно старые знакомые, плакали, смеялись. Вряд ли кто-то до конца осознавал, что это происходит на самом деле. Штефан не осознавал, а просто шёл вперёд, сжимая в руке чертежи.
В голове не было мыслей, а в сердце – чувств. Он оставил всё – Лили, свою жену, работу, дом. Ушёл без вещей, как был в старом свитере, почти без денег. Что там завалялось в кармане? Около двадцати ГДРовских марок, которые через какой-то год станут бесполезными фантиками. С чертежами подмышкой и одним только паспортом, который так и не стал пропуском в другой мир. Он ждал годами, когда ему разрешат выезд на Запад. Пропустил столько конференций и выставок, а теперь другой мир сам открыл свои двери. Он не мог вернуться.
Путь в Америку оказался значительно сложнее, но ему удалось пересечь Атлантику и отыскать Ангела Краилова…»
Сотовый телефон Эммы жалобно пиликнул и отключился.
– Батарейка села, – словно извиняясь, произнесла девушка и потянулась за телефоном, уронив при этом блокнот, в котором так почти ничего и не написала. – Ой, – следом за блокнотом на пол упала ручка и покатилась куда-то под столик. – Извините, – покраснев до самых ушей, Эмма подняла блокнот и виновато посмотрела на Фейербаха.
Штефан уже не выглядел таким задумчивым и отстранённым, как каких-то пару минут назад, наоборот, он улыбался, глядя на Эмму.
– Время истекло, – произнёс он, посмотрев на часы.
Уже?
Эмма взглянула на свои часики. Половина одиннадцатого. Ещё ни разу со дня приезда в Берлин ей не доводилось засиживаться где-то так поздно.
– Вы расскажете о Лили? – робко спросила она.
– Непременно, – пообещал Штефан. – Кристина позвонит вам и назначит следующую встречу, – сказал он, поднимаясь с дивана. – Водитель ждёт вас в холле. До встречи, Эмма, – протянул руку Фейербах.
Кое-как поднявшись с дивана и собрав в охапку свой блокнот, телефон и сумку, Эмма коснулась его руки и пробормотала:
– Спасибо. До встречи… господин Фейербах.
Затем поспешно вышла из кабинета, не забыв при этом запутаться в дверях и ногах, и едва не растянуться на паркете.
Глава 16
К утру дождь прекратился, и притихший ненадолго город дышал свежестью и прохладой. Марк захлопнул дверцу своего старого «фолька»
[6]
и поёжился. Осень в этом году оказалась ни к чёрту. Впрочем, Марк вообще не любил осень, которая в этих краях кончалась только где-то в апреле.
Сверившись с выписанным на листок адресом, Марк нажал на кнопку домофона, рядом с которой висела пластиковая табличка – Alexander Hof. Раздался сигнал, и дверь в подъезд открылась. Небольшой двухзвёздочный отель размещался на последних двух этажах жилого дома. За стойкой ресепшена Марка встретил достаточно бодрый для столь раннего часа администратор.
– Доброе утро! – поздоровался он.
Ответив на приветствие, Марк порылся в карманах и достал фотографию обнаруженной накануне девушки. Они с доктором Фольком потратили около часа, выбирая ракурс и освещение, чтобы не сразу бросалось в глаза, что у головы отсутствует тело.
– Вам знакома эта женщина? – спросил Марк, протягивая фотографию администратору.
– Нет, – покачал головой парень, – а что случилось?
Марк внимательно посмотрел на администратора и будничным тоном произнёс:
– Да так, хотел задать пару вопросов, но нет, так нет.
После этого он, оставив парня пребывать в недоумении, развернулся и вышел. Оставалось проверить ещё два отеля, где могла работать пока ещё безымянная жертва.
* * *
Стоило Диане переступить порог своего кабинета двумя часами позже, как её едва не сбил с ног кто-то очень маленький, но очень громкий. Следом за ним с победоносным криком прошмыгнул ещё кто-то, а потом очень больно прилетело что-то твёрдое – оказалось, магнитик от доски. Дети… Они всегда немного пугали Диану. Со взрослыми всё просто, но дети… Никогда не знаешь, что у них на уме и что они выкинут в следующий момент.
Этим утром кабинет оперативной группы комиссара Кройц напоминал детский сад. Помимо двух мальчишек четырёх и трёх лет, самозабвенно гонявшихся друг за другом по всем доступным поверхностям, кроме потолка, за столом Марка сидела девочка постарше и спокойно рисовала что-то на белом листе бумаге, время от времени бросая недовольные взгляды на младших братьев и поднимая левую бровь, мол, ну до чего же глупые эти малолетки. Ещё одна девочка полутора лет сидела на коленях у Аталика и потихоньку сплёвывала на пол еду, которой Тезер пытался её кормить, одновременно изучая что-то в компьютере.
– Доброе утро, – поздоровалась Диана, пытаясь перекричать звонкие голоса мальчишек.
Аталик оторвался от компьютера и рассеянно посмотрел на коллегу.
– Доброе, – отозвался он, хотя оба понимали, что слово «добрый» мало подходило к этому утру.
– Что случилось? – спросила Диана, обводя взглядом последствия «урагана», пронёсшегося по кабинету – перевёрнутые стулья, разбросанные кругом ручки, карандаши и прочие канцелярские принадлежности, какие-то бумаги, в которых Диана очень надеялась, не затесалось ничего важного.
– Эмине рожает, – устало выдохнул Тезер.