Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Д. Каплан cтр.№ 95

Но сегодняшняя Сирия — всего лишь отголосок этого великого географического и исторического наследия, и сирийцы с горечью осознают это. Они знают, что потеря Ливана практически отрезала Сирию от Средиземного моря, которое наполняло жизненной силой ее богатую культуру. С тех самых пор, когда в 1920 г. Франция разъединила Ливан и Сирию, сирийцы отчаянно пытались вернуть его. Поэтому полное сворачивание сирийского военного присутствия в Ливане, которого Буш требовал после убийства настроенного против Сирии премьер-министра Ливана Рафика Харири в феврале 2005 г., расшатало бы само политическое основание алавитского режима меньшинства в Дамаске. Алавиты, неортодоксальная шиитская секта, проживают как в Сирии, так и в Ливане. Для того чтобы сын Хафеза аль-Асада, Башар, смог остаться при власти, он должен не только предпринимать шаги в сторону демократизации, но и доказать, что его алавитское правительство защищает дело сирийского национализма лучше, чем суннитское большинство.

На самом деле вслед за Ираком и Афганистаном следующей целью суннитских джихадистов могла бы стать сама Сирия. В лице сирийского режима джихадисты видят врага, который «одновременно является тираническим, светским и еретическим». [451] Алавитский режим близок к шиитскому Ирану и несет ответственность за убийство десятков тысяч суннитских исламистов в 1970–1980-х гг. Джихадисты обеспечили себе тыл в Сирии, поскольку джихад в Ираке предполагал целую сеть укрытий на территории Сирии. И все же, какую бы серьезную угрозу ни представляли суннитские джихадисты, Асаду-младшему, возможно, только и остается, что сделать политическую систему более открытой. Это необходимо хотя бы для того, чтобы не отставать от динамично меняющегося общества, на вооружении которого есть спутниковые тарелки и интернет-сайты, даже если подобные меры и сделают его режим и саму секту алавитов значительно более уязвимыми. Правду говоря, никто не может предположить, какой будет поставторитарная Сирия. Насколько глубоко укоренилось сектантство? Возможно, и совсем неглубоко, но, как только начинается кровопролитие, люди обращаются к подавляемой долгое время сектантской идентичности. Также возможно, что Сирия после Асада справится с ситуацией лучше, чем Ирак после Саддама, из-за того что деспотический режим в ней был гораздо менее жесткий, и потому обществу Сирии нанесен гораздо меньший урон. Иногда мне случалось совершать поездки из Ирака времен Хусейна в асадовскую Сирию, и это было похоже на глоток свежего воздуха с привкусом либерализма и гуманизма. С другой стороны, Югославия была более открытой на протяжении всей холодной войны, чем ее балканские соседи, — и посмотрите, что со страной сотворили этнические и религиозные распри! Алавитскому меньшинству успешно удавалось поддерживать в Сирии мир. Вряд ли суннитским джихадистам это по силам. Они действовали бы так же жестоко, но без значительного опыта и знаний в сфере руководства страной, которые алавиты приобрели за 40 лет при власти.

Конечно, вовсе не обязательно, что все так и случится. Существует веское географическое основание для мира и политического перерождения Сирии. Стоит снова вспомнить Ходжсона: такие страны, как Сирия и Ирак, действительно тесно связаны с земледелием и самой землей, они не являются полностью искусственными образованиями. Сирия, несмотря на свои сегодняшние границы, все еще остается сердцем Леванта, мира, в котором множество этнических и религиозных общин объединены торговлей. [452] Сирийский поэт Али Ахмад Саид (известный под псевдонимом Адонис) — воплощение этой другой Сирии, богатство которой во взаимодействии цивилизаций, что, как мы знаем из труда Мак-Нила, является ключевой драмой в истории. Адонис призывает своих соотечественников отказаться от арабского национализма и создать новое государство, основанное на этих самых разнообразии и эклектике Сирии, — в сущности, построить в XXI в. копию Бейрута, Александрии и Смирны времен начала XX в. Как и оба Асада, Адонис — алавит, но взявший на вооружение не панарабизм и идею полицейского государства для защиты своего статуса меньшинства, а космополитизм. [453] Адонис обратил свой взор не в сторону пустыни, а в сторону Средиземного моря, где современная Сирия, несмотря на потерю Ливана, все еще владеет значительным количеством недвижимости. Средиземноморье — это синоним этнического и религиозного синтеза, единственного реального основания для стабильной демократии в Сирии. Идеи Мак-Нила, Ходжсона и Адониса действительно схожи в том, что касается перспектив Сирии.

Последствия, которые это имеет для остальных частей региона Великой Сирии — Ливана, Иордании и Израиля, — огромны. Независимо от того, произойдет ли в Сирии джихадистский переворот после переворота демократического — в случае если демократия, воспеваемая Адонисом, не укоренится, — Сирия неминуемо станет менее централизованным и, как следствие, более слабым государством. В ней также будет значительный демографический приоритет молодежи — 36 % населения в возрасте 14 лет или моложе. Ослабление Сирии могло бы означать смещение культурной и экономической столицы Великой Сирии в Бейрут, чем Дамаск расплатился бы за изоляцию от современного мира, длившуюся десятилетиями. Однако при условии, что малоимущие шииты Южного Бейрута, находящиеся под контролем «Хезболлы», сохранят свое преобладание в демографическом плане над остальным населением города, а суннитские исламисты будут иметь большее политическое влияние в Дамаске, Великая Сирия может стать значительно менее стабильным географическим регионом, чем сейчас.

Напротив, Иордания могла бы пережить такое развитие событий, поскольку династия Хашимитов в отличие от алавитов десятки лет формировала государственное самосознание, развивая и сплачивая местную элиту. Столица Иордании, Амман, сейчас наполнена экс-министрами, верными иорданской монархии, — эти люди не были заточены в тюрьму или убиты в результате перестановок в правительственных кабинетах, им просто позволили разбогатеть. Но демография — настоящая напасть для этой страны, поскольку 70 % населения Иордании, составляющего 6,3 млн человек, — это жители городов, и почти треть — беженцы из Палестины, уровень рождаемости среди которых выше, чем среди коренного населения Восточного берега реки Иордан. В Иордании также находятся 750000 беженцев из Ирака, что делает Иорданию страной с самой большой концентрацией беженцев на душу населения в мире.

И вновь мы возвращаемся к реальности замкнутой, закрытой географии, с позволения Брэкена, в которой переживания бедных и многочисленных масс городского населения были подстегнуты электронными средствами массового распространения информации, с разрешения Элиаса Канетти. Из-за волны насилия, захлестнувшей Ирак и Афганистан на протяжении прошлого десятилетия, мы стали безразличны к тому, насколько на самом деле нестабильны так называемые стабильные регионы Ближнего Востока. Мы перестали переживать о них — на свою беду, как показали восстания в арабских странах. Эти восстания начались как выражение потребности людей в нормальном гражданском обществе, в праве на человеческое достоинство — всего этого жестокие репрессивные режимы лишили свои народы. Но в будущем урбанизация и электронные коммуникации могли бы привести к менее безобидным выражениям общественного гнева. Толпа, негодующая по поводу реальной и кажущейся несправедливости, — вот тот зверь эпохи постмодернизма, которого новому поколению арабских лидеров придется пытаться удержать под контролем.