Именно благодаря успешному демократическому развитию, выразившемуся, например, в том, что военные стали чисто внутренней силой, поддерживающей порядок, Индонезия, как никогда прежде, уязвима перед лицом великого китайского натиска, заметила Конни Рахакундини Бакри, исполнительный директор Джакартского исследовательского института по вопросам обороны и безопасности. Вместе со многими другими она говорит: поскольку военные запятнали себя поддержкой режима Сухарто, нарушавшего человеческие права, армия до известной степени утратила доверие индонезийских граждан – и оттого довольствуется очень скромным бюджетом. В Индонезии 240 млн обитателей, общей протяженностью государство не уступает Соединенным Штатам, а индонезийской армии выделяется денег меньше, чем войскам крошечного города-государства Сингапур, и столько же, сколько малайзийской армии, хотя Малайзию населяет вдесятеро меньше людей, чем Индонезию. У Сингапура четыре боеспособные подводные лодки. У Индонезии две – неисправные.
Помня, что демократия в конечном счете означает децентрализацию, что бо́льшая часть индонезийских природных богатств, которые вызывают вожделение у многих, сосредоточены в Ачехе и на Папуа – географически противоположных оконечностях государства, – Рахакундини тревожится: если Индонезия не создаст хотя бы подобия современным вооруженным силам, обладающим боевыми кораблями, «нас можно будет неофициально разъять на части – по кусочкам разделить на сферы незаметного постороннего влияния». Ирония заключается в том, что ранее индонезийская армия скомпрометировала себя на родной почве, слишком уж рьяно участвуя во внутриполитических делах, а ныне возникла отчаянная нужда в этой же армии, чтобы выполнять задачи политики внешней: сдерживать вероятного противника. Индонезия, раскинувшаяся при слиянии двух океанов, Индийского и Тихого, стратегически делается все важнее и важнее. Она становится все более демократической страной и примером блистательного мусульманского успеха, но рост региональных военно-морских сил – китайских, индийских, японских – и соответствующее развитие рыболовства означают: Индонезия может понемногу лишиться любой независимости, даже символической.
Военные, сказал мне министр обороны Джувоно Сударсоно, избрали «стратегию долготерпения»: держать безмолвную оборону, пока не окрепнет средняя буржуазия – состоятельные налогоплательщики, способные содержать большую армию и флот. А пока следует участвовать в миротворческих действиях ООН, восстанавливая таким образом прежнюю международную репутацию индонезийских войск, – и получать моральную поддержку от международного сообщества.
Юго-Восточная Азия по мере того, как ее разнообразные политические системы начинают потрескивать от напряжения, все больше втягивается в сферу китайского торгового преобладания. Таиланд – когда-то цельный региональный оплот – разделяется надвое: часть избирателей тяготеет к идущему в рост сельскому рабочему классу, а другая часть – к средней буржуазии, сосредоточившейся в Бангкоке. Досточтимый таиландский король старится, а его сын и вероятный наследник, мягко говоря, не пользуется всенародной любовью. Чем беспокойнее сделается демократия, тем слабее станет государство Таиланд. Малайзия и Сингапур увязли в сложных демократических преобразованиях, поскольку оба тамошних опытных и сильных строителя государства – Махатхир бен-Мохаммад и Ли Куан Ю – сходят со сцены [30].
По сути, Малайзия – полная противоположность Индонезии. Если примерно 85 % индонезийцев – мусульмане, то в Малайзии мусульман всего 60 %. Малайзия – откровенно суровое исламское государство. Поскольку все коренные малайцы – мусульмане, в Малайзии ислам связывается с национальной принадлежностью; в итоге проводится резкая черта между малайскими, индийскими и китайскими общинами. Исламизация привела к тому, что за минувшие 20 лет Малайзию покинули 70 тыс. китайцев, оставшиеся отдают детей в школы, где обучение ведется на китайском языке. Политические невзгоды и стычки в Малайзии множатся после того, как под конец 2007-го 10 тыс. индийцев учинили митинг, протестуя против малайско-исламского политического преобладания. Неудивительно, что Малайзия, подобно Индонезии, находит присутствие военно-морского флота США в Юго-Восточной Азии удобной защитой от китайских поползновений, хотя Куала-Лумпур и заигрывает с Пекином, предлагая протянуть нефтепровод через Северную Малайзию и тем сделать Пекин менее зависимым от нефтяных поставок по Малаккскому проливу. Малайзия все больше оказывается китайской служанкой, хоть ее правители – коренные малайцы и мусульмане – трактуются Пекином как неисправимые шовинисты [31]. Иными словами, неприязнь к рассеянным по всей Юго-Восточной Азии китайцам необязательно влияет на вопросы, касающиеся возвышенной внешней политики. Пекин становится чересчур сильным и требует почтительного к себе отношения. Все тамошние страны надеются на то, что американское военно-морское присутствие совместно с ростом флотского могущества таких стран, как Япония и Южная Корея, создаст противовес китайской мощи.
Тихий ужас, испытываемый перед Китаем, всего нагляднее предстает в действиях Сингапура, города-государства, расположенного в самом узком месте Малаккского пролива. В Сингапуре соотношение этнических китайцев и этнических малайцев равняется 77 : 14. Однако Сингапур боится стать вассалом Китая и оттого издавна проводит совместные военные учения с Тайванем. Министр-наставник Ли Куан Ю всенародно призвал Соединенные Штаты сохранять военное и дипломатическое присутствие в регионе [32]. Степень, в которой Сингапур сумеет сохранить свою задиристую независимость, окажется мерилом регионального китайского влияния.
Пришли дни, когда мягкая сингапурская версия авторитарного правления ставится под вопрос. Доброе имя правящей Партии народного действия неизменно зависело от экономического положения в стране, а поскольку всемирный экономический спад влияет и на эти края, партия может поневоле сделать политическую систему открытой [33]. Пускай в отдаленном будущем и Сингапур, и вся Малайзия выиграют, сделавшись демократическими, – в ближайшем будущем трудности, связанные с избирательной политикой, вскроют внутренние государственные слабости, из-за которых Сингапур и Малайзия могут сделаться более восприимчивыми к давлению из Пекина. В отличие от голландцев и прочих европейцев, правивших своими колониями в Юго-Восточной Азии как бы издали, за тридевять земель от родных берегов, китайцы находятся рядом и географически доминируют в регионе. Это дает им возможность властвовать изощреннее и действеннее, чем колонизаторы-предшественники.
Часть третья
Глава 15
Китай: стратегия двух океанов
Индийский океан стал ареной для западных завоеваний пятисотлетней давности. Историк Уильям Макнил, работающий при Чикагском университете, связывает «приход современной эры» с португальским захватом судоходных путей, ведущих из Африки в Евразию и назад, – захватом, начавшимся во времена принца Генриха Мореплавателя и Васко да Гамы [1]. Со времен португальского владычества, как мы видели, на просторах Индийского океана и сопредельных морей оставили след испанцы, голландцы, французы, англичане и американцы. Эти западные пришельцы искали преимущественно коммерческих выгод. Американцы, в частности, стремились охранять свои морские пути снабжения, чтобы невозбранно получать средневосточную нефть, поныне поставляемую из западной части океанского бассейна. Среднюю океанскую область они оберегали, создав базу на коралловом атолле Диего-Гарсия, используя британское владение как место, с которого в 1991-м начались воздушные налеты на Ирак, а в 2001-м на Афганистан.