Китай управляемый: старый добрый менеджмент - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Малявин cтр.№ 3

Рассмотрение человеческой практики с точки зрения сообщительности предполагает особый понятийный аппарат и особую философскую позицию. Собственно вещи и идеи, то есть идеальный и материальный субстраты человеческого бытия, имеют при таком подходе второстепенное значение. Сама практика предстаёт здесь как континуум духовной «встречи» и, следовательно, как акт типизации, выделки символических типов, воплощающих определённые качества бытия. В свою очередь эти типы имеют своим истоком некие архетипы — первичные, спонтанные и недоступные рефлексии импульсы типизации. В традиции китайского даосизма эта градация бытия и уровней практики соответствует трёхступенчатой схеме человеческого совершенствования и триаде понятий, которая включает в себя физические атрибуты жизни (мин), «природу» (син) и, наконец, «основу природы» (бэнь син).

Сообщительность, таким образом, есть нечто извечно отсутствующее и в материальном, и в мыслимом, и даже в воображаемом мире, но остаётся условием и возможностью всего происходящего в мире. Она же составляет секрет действенности управления в китайской культурной традиции.

Автор попытался рассмотреть китайское понятие «сердечной сообщительности» в его систематическом единстве и указал его наиболее заметные точки соприкосновения с чертами делового поведения китайцев.

Что же касается теоретического обоснования подобного подхода к менеджменту и его общечеловеческого значения, то это тема отдельного исследования.

Прежде чем говорить о принципах деловой жизни на Востоке и их возможной роли в современном мире, полезно хотя бы кратко ознакомиться с основными чертами китайской культуры. Тема эта сложная и многоплановая. Мой очерк не претендует ни на доказательность, ни на теоретическую полноту. Я основываюсь на своём знании китайской литературы, многолетнем опыте общения с жителями разных областей Китая и — last not least — на появившиеся в последние десятилетия результаты социологических исследований, которые предоставили наконец некоторые количественные параметры ряда черт китайского миропонимания, характера и поведения. Эти исследования, кстати сказать, разрушают немалоустойчивых стереотипов в отношении китайцев и показывают большое разнообразие культурных типов, существующих в рамках китайской цивилизации.

Здесь самое время подчеркнуть, что «китайский мир», при всей его внутренней целостности и последовательности, интуитивно явственно ощущаемых, вовсе не означает единообразия мышления и поведения его обитателей. Как раз наоборот: китайская цивилизация чрезвычайно богата локальными различиями, порой очень резкими. Это, может быть, самая большая загадка жизненного уклада Китая, так отличающая его от, скажем, уклада соседней Японии. Для сравнения обратимся к России: мы можем резонно утверждать, например, что ядром русской культурной традиции является жертвенность, представленная в образе первых русских святых Бориса и Глеба, но из этого отнюдь не следует, что русские живут или даже обязаны жить по закону жертвенности. Такое требование было бы, помимо прочего, попросту безнравственно. Во всяком случае, китайская культура, или, точнее сказать, уникальное китайское мироощущение, не созидается умственно, не является плодом проекции идеальных понятий на действительность, а как бы спонтанно возникает из реального переживания единственного и неповторимого события, соприкосновения духа и окружающего мира, которое не вмещается ни в какие абстрактные формулы. Главный принцип китайской культуры — «соответствие моменту», что предполагает «преемственность в изменениях» (тун бянь). Мы имеем дело с результатами творческой жизни духа, которая воплощается не в отвлечённых правилах (распространённое мнение о косности и рутинёрстве китайского мировоззрения глубоко ошибочно), а в точности отношения к наличной ситуации. Дух китайской культуры способен к бесконечному разнообразию своих проявлений в истории.

Помимо большого числа локальных и региональных вариантов китайского культурного типа в последние десятилетия становятся всё более заметны различия, вызванные модернизацией китайского общества.

На наших глазах в Китае углубляется пропасть между городской и деревенской культурой, возникла и быстро растёт прослойка «модернизированных» или даже «глобализированных» китайцев, которые почти полностью оторвались от традиционного быта и всё же… остаются китайцами и в собственных глазах, и в глазах окружающих. Более того, социологические обследования на Тайване показывают, что, к примеру, тайваньцы, отличаясь наибольшей открытостью влияниям современного Запада, в то же время более преданы традиционным ценностям и нормам жизни, чем даже жители КНР.

Ядро китайской культуры, её жизненный нерв часто определяют как приверженность идее совместной и гармоничной жизни людей. Любой китаец на вопрос о том, что для китайцев есть высшая ценность, не задумываясь ответит: согласие, или гармония (хэ) между людьми. Подобные суждения сами по себе звучат как тавтология: в конце концов культура и есть не что иное, как среда и средство человеческой коммуникации. Мы должны уточнить: речь идёт об общении, которое основывается на природной данности жизни, но артикулируется и регулируется посредством того, что в Китае называют «ритуалом» (ли), то есть определённым действием, одновременно нормативным и символическим. Смысл общения или осмысленная коммуникация по-китайски пребывают помимо слов и сопутствующей им формалистики, хотя, разумеется, не могут обойтись без них. В этом нет ничего специфически китайского, и отсюда уже можно вывести все многообразие форм китайского миросознания. Но китайцы с уникальной последовательностью претворили принцип символического действия в свою жизнь, и это обстоятельство предопределило очевидную даже для постороннего наблюдателя самобытность китайского культурного гения.

Ближайшие следствия указанной исходной точки китайского миропонимания лежат на поверхности китайской жизни во всём её многообразии.

Во-первых, китайцы приучены не ставить своё «я» на первое место и открыто заявлять о своих личных интересах и желаниях. Подобно тому, как классический китайский сад создавался с учётом того, каким он видится взору со стороны, а китайский пейзаж совмещает очень разные перспективы созерцания, китаец всегда действует с учётом позиции или точки зрения других людей, вовлечённых в ситуацию. Западные социологи нередко называют китайское видение «холистическим», то есть целостным. Мой знакомый профессор из США Стивен Розенфилд. по профессии экономист, повидавший много китайских студентов, утверждает, что китайцу свойственно воспринимать мир в его сложной целостности, по принципу гештальта: отвечая на вопрос учителя, он думает не только о том, каким должен быть правильный ответ, но и том, как его ответ будет воспринят учителем. Гармония превыше всего! В итоге на лице китайца, которое вследствие всё той же заботы китайцев о гармонии слывёт бесстрастным, порою всё-таки отражается сложная гамма чувств.

Во-вторых, китайцы придают большое, даже исключительное, значение символическим формам коммуникации — разного рода эмблемам, формулам вежливости, нормативным жестам и проч. — и таким способам выражения, которые указывают на неназываемое и неизъяснимое в именовании и объяснении, подчёркивают значимость безмолвия в речи. В китайской литературе чрезвычайно развито искусство намёков и недоговорённостей, аллюзий и скрытых цитат, при том, что теория словесности в Китае не знала противопоставления буквального и переносного смыслов и имела очень смутное представление о «фигурах речи». Это и понятно: тропология вносит в речь слишком большую определённость. Аналогичным образом, китайской мысли чуждо противопоставление общего и особенного, основного и второстепенного. Её главный материал — символический тип, всегда конкретный, но заключающий в себе универсальное качество. Китайская «мудрость» не есть теория или учение, накладываемые на действительность. Она представляет собой, скорее, артикуляцию природного ритма жизни во всём его многообразии. Деятельное начало Ян таит в себе пассивное начало Инь, и одно не лучше и не хуже другого, а главное — не может без этого другого существовать. Или вот пример из области литературы: в отличие от европейских «романов воспитания» любовники в китайских романах не обмениваются письмами с подробными описаниями и оценками своих чувств. Каждый из них может лишь сказать другому, что «чувствует то же самое», что и его визави. В итоге китайский социум легко переходит в интериоризированное и символическое измерение, что, кстати сказать, очень облегчило восприятие современными китайцами виртуального мира электронных коммуникаций. Сегодняшние глобализированные формы китайской цивилизации — например, чайнатаун — являют собой в значительной степени символическую, виртуальную реальность, пространство производства и потребления знаков.