Китай управляемый: старый добрый менеджмент - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Малявин cтр.№ 8

Мы можем констатировать, что в китайской цивилизации управление, коммерция, стратегия и мораль составляют звенья единого континуума одухотворённой жизни как единства, говоря языком даосской традиции, «судьбы» и «природы». Здесь жизнь есть торговля, поскольку она предполагает обмен различными свойствами жизненной силы, и притом обмен созидательный, ведущий к совершенному состоянию (состоянию как со-сто-янию и собственной состоятельности) бытия. Такой обмен неизменно носит стратегический характер, поскольку предполагает превосходство одной стороны над другой и определённый иерархический строй. В то же время он морален, ибо требует полной открытости мира и готовности к взаимодействию с другими. Мудрый правитель в Китае «оставляет себя», чтобы дать быть всему сущему.

Не приходится удивляться в таком случае, что в старом Китае бытовало понятие «управление жизнью», а менеджерская и предпринимательская деятельность неизменно воспринимаются китайцами как условие жизненного счастья. В социальном плане той областью, в которой для китайцев сходятся богатство и счастье, стало семейное и клановое единение индивидуальных жизней. Уточняя сказанное выше, заметим, что деньги в Китае ценятся в той мере, в какой их можно конвертировать в здоровое и радостное самочувствие жизни, но взятое не в форме поверхностного и безнравственного гедонизма отдельных лиц, а в глубине её родовой мощи и подчинённое моральному императиву.

В реальной жизни традиционное отношение китайцев к богатству предстаёт как хозяйская рачительность, которая в узких рамках повседневности кажется крепко поставленной бережливостью, даже скупостью. Во всяком случае, китайские общества отличаются самой высокой в мире нормой сбережений. На рубеже 90-х годов XX века, по данным социологических опросов среди студентов разных стран, наибольшее значение бережливости придавали молодые люди в Китае (118 пунктов, 1-е место в мире), второе место занимал Гонконг (96 пунктов), третье — Тайвань (87 пунктов), четвёртое Япония (80), пятое — Южная Корея (75). Для сравнения заметим, что на Западе наивысший показатель имеет Голландия (44 пункта), а показатель США равняется 29 пунктам [6] . В 1986 году в Японии сбережения составляли 38 % ВВП, на Тайване — 38 %, в Сингапуре — 40 %, причём эти цифры имели тенденцию к увеличению. В США та же цифра составляла 15 % и продолжала снижаться [7] . По некоторым данным, уровень сбережений среди жителей Пекина достигает 70 % — фантастически высокая цифра по западным понятиям.

Что служит метафизической основой столь свойственного китайскому миропониманию единения «субстанции» и «функции», жизни и стоимости?

Ответ, вероятно, надо искать в традиционном для китайской мысли отождествлении реальности с «таковостью» существования, с тем, что «таково само по себе» (цзы жань), то есть не с предметной данностью, а с качеством существования. Таковость жизни не имеет сущности и непрерывно превосходит себя, одновременно воспроизводя, возобновляя себя. Другими словами, она есть абсолютное подобие, которое всегда подобно себе, не сливаясь со своим вечно-отсутствующим прообразом, но и не отличаясь от него. В «таковости» нет ни истинного, ни ложного, ни отрицания того и другого. Она есть парение духа. В ней чистое переживание жизни, её первозданное естество сходится с нравственным усилием. Для китайцев жизнь есть прежде и превыше всего форма морального существования. Недаром Конфуций среди людей выше всех ставил того, кто «знает от жизни», а для Конфуция настоящее знание всегда морально.

Политическим следствием восточной метафизики «таковости», при всех её моральных обертонах, стало то, что можно назвать системной коррупцией как формой взаимной конвертации богатства и власти, экономического могущества и наслаждения жизнью. Механизм подобной конвертации не поддаётся законодательному регулированию и основывается на безмолвном консенсусе всего общества. Отсюда его необыкновенная живучесть и подлинно всесторонний характер. Именно он ответствен за то, что в старом Китае, несмотря на высокий уровень коммерциализации общественной жизни, так и не появился капитализм как самодовлеющая сила и двигатель исторического развития. Экономическое могущество в Китае всегда служило и в огромной степени ещё и сегодня служит собственно жизненным ценностям: власти, удовольствию, славе, семейному единению, радостям человеческого общения, даже азарту, и ради этих приятных вещей денег обычно не жалели. Ещё и сегодня китайский бизнесмен в интересах своего дела будет ублажать китайского чиновника в барах для пения под караоке с девушками, где и бизнесмен, и чиновник, и даже та же импровизированная «певичка» или «массажистка» окажутся совершенно равны как физические особи — на уровне плотского наслаждения жизнью «как она есть». В свою очередь, удовольствия жизни, в китайском понимании, призваны приносить богатство и имеют вполне определённое денежное выражение.

Надо понять, наконец, что китайцев объединяют не идеи, не абстрактные ценности, даже не совместные дела, а… тела. «Небо видит глазами и слышит ушами народа», — гласит классическое китайское изречение. В китайской литературе часто можно встретить утверждение, что люди лучше понимали бы друг друга, если бы опирались только на своё чувственное восприятие, которое у всех одинаково, и не слишком умничали. В этом смысле китайское мировосприятие неожиданно сходится с тенденцией к имманентизации идеала, опрокидыванию умозрительных ценностей на план телесного существования, которая свойственна позднему модерну Запада.

Описывая природу взаимной обратимости, конвертации богатства и жизни, мы должны вернуться к упоминавшемуся выше понятию человеческой социальности как преемственности между «малым» телом физического индивида и «большим» телом общественного и притом неявленного, безмолвного консенсуса. С древности задачей человеческой жизни (непременно жизни как совершенствования!) считалась реализация посредством способностей «малого тела» заложенных в нём потенций «большого тела», и эта реализация носила характер, как мы уже знаем, нравственного совершенствования. Под «большим телом» здесь следует понимать не столько формальную, институциональную общественность, сколько взаимные обязательства между людьми, возникающие на основе родства и личного доверия между хорошо знакомыми людьми. Это означает, помимо прочего, что прообразом «тела социума» выступает не индивидуальное тело, а тело как сеть отношений, лишённое внешней формы и даже отдельных органов, тело рассеянное, пусто-телое, каким оно и предстаёт, например, в китайской медицине, которая видит в теле сеть каналов циркуляции космической энергии, а в анатомическом строении выделяет прежде всего сочленения, полости и отдельные контактные «жизненные точки», которые являются, по сути, отверстиями каналов циркуляции энергетического субстрата жизни, то есть теми же пустотами. Не менее примечателен обычай китайцев классифицировать живые организмы по количеству имеющихся в них физиологически функциональных отверстий.