Год любви - читать онлайн книгу. Автор: Пауль Низон cтр.№ 30

Стало быть, эта работа сама по себе есть цель — и, если сосредоточиться на этой мысли, вся жизнь упрощается до такой степени, что хаос исчезает и каждый поступок пронизан одним этим стремлением. Сейчас работа продвигается медленно — что ж, лишний повод не терять времени».

Штольц читал, пока хозяева не позвали его к столу.

На выходные Штольц намеревался съездить в районный город, к тестю и теще, такой у них был уговор. Он собрал вещи и в радостном предвкушении, охватившем его при этом, невольно посмотрел на комнату дружелюбным взглядом. А книги на столе раскладывал чуть ли не с грустью, по крайней мере с таким ощущением, как «после сделанной работы». Уборка создавала иллюзию, будто он что-то сделал; как бы с сожалением он взвешивал книги в руках, точно расставался с ними неохотно. Внизу, на кухне, уже с дорожной сумкой в руках, прощаясь с хозяевами, он был весел и куда более сердечен, нежели того требовал повод. Казалось, ему трудно далее ненадолго покинуть дом и хозяев. И вот он зашагал к остановке автобуса.

Было раннее утро, даже не рассвело как следует. Когда подошел междугородный автобус, он, еще не поднявшись в салон, обратился к водителю, чтобы купить билет, и слегка опешил, оттого что этот незнакомый здоровяк назвал его на «ты>».

Автобус был почти пустой, если не считать нескольких пожилых женщин с сумками. Мужчины по выходным наверняка отсыпаются, сказал себе Штольц и в ожидании откинулся назад — водитель запустил мотор. Уютно расположившись в высоком кресле, словно в купе, Штольц отдался ощущению езды. Езда уносила его в ничейный край; какое блаженство, точно по облакам едешь, — так защищенно и притом странно он поначалу себя чувствовал. Защищенность шла не только от укрепленного в блестящих опорах, поскрипывающего сиденья, не только от тряски и качки движения, но и от широкой спины шофера, безмятежно восседающего на своем возвышении, спокойного, непоколебимого, прямо-таки ленивого, лишь руки его, будто никак не связанные со спиной, небрежно, чуть ли не брезгливо крутили баранку, переключали скорости и действовали прочими инструментами, точно и ловко направляя длинный тяжелый автобус по дорогам, перекресткам и поворотам.

За окном пролетали мимо деревья и поля; в утренних сумерках эти поля, покрытые пятнами снега, выглядели пестрыми и грязными. Штольц дремал. Клевал носом, а временами, когда водитель сбрасывал скорость или тормозил, проезжая через населенные пункты, резко просыпался. Однажды он увидел, как несколько мужчин в крахмальных воротничках вышли из трактира и с торжественным видом спустились по лестнице. Что они там делали в такой час? По какому поводу собрались? А откуда взялся белый конь, который чесал холку об дерево?

Автобус стирал картины и вопросы, Штольц снова закемарил в своем «купе» с высокой спинкой, где было так уютно ехать. Изредка он почти просыпался — на коротких остановках. А окончательно пробудился, когда они подъехали к городу: видимо, что-то в нем зарегистрировало переход от открытой местности к более плотной застройке. Еще в полудреме он приметил каменную тень за окнами, другие шумы и шорохи, другой воздух, пригнулся к стеклу и стал смотреть на улицы и дома. У вокзала автобус остановился. Пересекая вокзальную площадь, забитую такси и автобусами, Штольц вдруг увидел перед собой жену и сына, впервые после разлуки с такой отчетливостью, будто наяву. Внезапно они оба воскресли в нем, их близость пронзила его огнем, но уже в следующую минуту он изнывал от страха перед свиданием.

По-прежнему утро, до полудня далеко. Небось не встали еще, внушал он себе. И чтобы отсрочить свидание, решил немного пройтись по городу. Вообще-то он здесь не впервые, бывал раз-другой. Но неподолгу и до сих пор никогда не гулял по городским улицам и площадям в одиночку. Вдоль вокзала тянулась торговая улица с высокими домами, которые все без исключения были облицованы угрюмым красноватым камнем и по фасаду украшены скромными завитушками. Симпатичные дома, легко представить себе, как в их высоких комнатах принципалы с толстыми сигарами в зубах отдавали распоряжения конторщицам или диктовали пишбарышням пространные письма. Эти дома были совершенно под стать впечатлению, какое создавали у Штольца картузы немецких начальников станций, — они рождали образ упорядоченного старомодного мира под защитой кайзера. Но помимо таких кварталов здесь же, рядом, стояли универсальные магазины и конторские здания более, поздней постройки, вероятно послевоенные, прямо-таки изрешеченные маленькими четырехугольными окнами в грубых рамах, и весь этот счетный оконный узор на фасадах тяжеловесных кубов дышал нелепостью, более того — идиотизмом, бездуховностью и бесчувственностью.

Город привел Штольца в замешательство. Он был средней величины, с населением, вряд ли превышающим 50 000 человек, — иными словами, никак не крупный, но и не заштатный. И все же чем-то он смахивал и на заспанную дыру, и на безымянный мегаполис. Путаный какой-то город, сумбурный. Маленькие, разноцветные, барачного вида павильоны, где помещались и бары, и магазинчики, отзывались для Штольца чем-то американским, во всяком случае, чем-то сиротливым, безродным. И под стать этому транзитное движение, в основном грузовое, как ему показалось, на редкость оживленное и не очень-то подходящее для этого города. На одной из огромных автофур он прочел девиз: «Далеко — хорошо — быстро». Шел и, сам не зная почему, бормотал про себя эти три слова. От них веяло простодушной надежностью, притом без мишурного блеска иностранных слов. «Далеко — хорошо — быстро». И вообще, он примечал названия, непривычные, звучавшие для него не менее странно, чем девиз на грузовике. Например, такие слова, как «закусочная», или «кофейня-мороженое», или «гастрономический магазин», вызывали у него впечатление, что кто-то, наморщив лоб, старательно изобретал по-настоящему добротные немецкие слова, стремясь ясным и понятным образом отразить сущность неких сложных явлений. Но во всех них чувствовались вымученность, педантизм, даже некая воинственная нарочитость и вместе с тем беспомощность.

Да, все в этом городе было путаным и сумбурным, в том числе и масштабы построек. Изысканные пропорции конторских зданий кайзеровской эпохи совершенно не гармонировали с нескладными колодами универсальных магазинов и проч., которые порой торчали прямо посреди хаоса пустырей, казалось оставшихся после бомбежек, думал Штольц. На этих пустырях стояли необитаемые остовы домов, никто их не отстраивал, не реставрировал, но и не сносил — они были попросту брошены. Потом ты мог ненароком очутиться в красивом парке, где природа и архитектура соединялись в живописной гармонии, а эти царственные кущи внезапно упирались в путепровод, голый, как общественная уборная.

Штольц не слишком углублялся в такие размышления, но мимоходом фиксировал увиденное. Неожиданно впереди обозначился силуэт внушительного замка. Четыре мощные приземистые башни по углам, а между ними — длинные жилые корпуса, образующие квадратный внутренний двор. Штольц обратил внимание, что от роскошного, даже великолепного красного замка уцелел один только фасад, внутри же почти все выгорело. Перед замком раскинулся запущенный пустырь, служивший сейчас автостоянкой. У замка Штольц свернул в узенькие переулки, застроенные фахверковыми домами, низенькими, узкогрудыми, с крутыми двускатными крышами, под ногами была теперь неровная брусчатка, и вдруг перед ним распахнулся широкий вид на реку.