Дорога за горизонт - читать онлайн книгу. Автор: Борис Батыршин cтр.№ 52

Позже нам по секрету шепнули, что очередная война разгорелась единственно из-за самодурства верховного вождя ваниоро, Кабреги. Он, сочтя себя чем-то обиженным (чем именно – мы так и не поняли, не имея охоты вдаваться в тонкости туземного этикета) запретил торговцам возить в Буганду соль из Буниоро. Начальник экспедиции усмехнулся, услыхав про такой оборот и прокомментировал: «санкции, значит…» – сославшись не неизвестный мне случай, когда Североамериканские Соединённые Штаты ввели торговые санкции против Российской Империи. Я, право же, не понял, чем таким важным торгует Америка – разве что хлопком и табаком виргинских сортов? Увы, в ответ на мои расспросы господин Семёнов лишь загадочно ухмылялся.

Так и вышло, что наша экспедиция отправилась в путь, на несколько дней опережая королевскую рать. Приближающаяся война наводнила земли между озёрами Альберт и Виктория разбойничьими шайками. Одна из них, относящаяся, по уверениям нашего проводника, к племени мангбатту, попыталась нас ограбить. Дело закончилось перестрелкой; казачки, выполняя приказ, поначалу палили поверх голов, но и этого хватило, чтобы лиходеи в панике отступили. Увы, далеко они не ушли; встали лагерем за соседней рощей и принялись оглашать окрестности дикими завываниями и грохотом тамтамов.

Мне не повезло; в рядах противника (всего их было три-четыре десятка) нашлось не более четырёх, вооружённых ружьями. Стреляют туземцы чрезвычайно скверно; подобно солдатам наполеоновских войн они зажмуриваются и отворачиваются в момент вспышки пороха на полке, а потому в цель попадают лишь случайно. Вот эта случайность и выпала на мою долю – должно быть, стрелок изрядно удивился своей удаче. Наш проводник, Кабанга поведал, что многие негры полагают, будто цель поражает не пуля, вылетающая из ствола ружья, а особая магия, порождаемая грохотом выстрела – а оттого бегут от одного только грома ружейной пальбы.

Итак, мангбатту встали лагерем неподалёку; Олег Иванович велел быть особо бдительными, да мы и так не оставляли ружей в ожидании нападения. И верно, среди ночи мы – те кто сумел хотя бы глаз сомкнуть под далёкие барабаны и уханье дикарей, – были разбужены отчаянной канонадой. Лагерь тут же ощетинился стволами; к моему удивлению, в рядах защитников не оказалось казаков.

Загадка разрешилась быстро – оказывается, урядник, разозлённый дневным нападением, решил с наступлением темноты нанести супостатам ответный визит. И, заодно, упредить возможную ночную вылазку. Забайкальцы зря беспокоились – Кабанга позже объяснил, что в этих краях не принято вести военные действия по ночам. Туземцы считают ночь временем злых духов, вселившихся в хищников саванны; негры отчаянно боятся темноты, никогда не воюют по ночам и даже не выставляют постов. Ни один, самый смелый африканский воин не рискнет оказаться один во враждебном мраке, даже и до зубов вооружённый. Разбойничьи отряды, подобные тому, что напал на нас, оказавшись ночью вне пределов поселения, разводят костры и поднимают неимоверный шум, сопровождаемый воинственными плясками, призванными отогнать злых созданий. Этот шум мы и приняли за приготовления к атаке.

Но наши варнаки этих тонкостей не ведали; подобравшись в темноте к становищу несчастных мангбатту, они в упор расстреляли чернокожих воинов; тех, кто в панике побросал оружие – перерезали бебутами, дострелили из наганов. Спаслись немногие; по словам урядника, подранкам, нарочно дали уйти, чтобы те поведали прочим любителям лёгкой наживы, каково связываться с русской экспедицией.

Так оно и вышло. Жуткая слава о белых воинах, превращающихся по ночам в леопардов, но не расстающихся при этом со своими страшными ружьями, далеко опередила нашу скромную компанию. До самого Альберта-Нианца нам не попалась ни единая разбойничья шайка. Я же по сей день щеголяю с рукой на перевязи – несмотря на чудодейственный порошок господина Семёнова, спасший руку от заражения, рана заживает плохо. Начальник экспедиции неожиданно проявил крутой нрав: сначала устроил мне распеканку за то, что я не сумел удержать забайкальцев, а потом потребовал объяснений у их урядника. Получив же – учинил нечто такое, чего от него не ожидал ни я сам, ни кто другой в экспедиции: отвозил дюжего казака по морде в кровь. Да, не так-то он прост наш господин Семёнов; хотя, мне и раньше это было очевидно, правда – с несколько иной точки зрения.

Изобиженный урядник обиды не держать не стал и сразу после расправы («Олег Иваныч».. ваше выскобродие… ну за шо сразу в зубы-то?!»), хлюпая разбитым носом, подошёл ко мне и долго извинялся за непотребство и душегубство, учинённое из лучших побуждений. При этом казак упирал на то, что я был ранен, и, как они полагали, не дотяну до утра. Врал, конечно; тем не менее, происшествие было решено предать забвению – при условии, что ни один из забайкальцев более не позволит себе ничего противоуставного.

Я, несмотря на некоторый боевой опыт, рриобретённый в Туркестане, скорее учёный-географ, нежели военный. И приказ, так огорчивший наших казачков – стрелять поверх голов, щадя злосчастных негритянцев, – был решением учёного, думавшего не о военной целесообразности и чести мундира, а о том, что мы, по сути ничего не знаем об традициях этого племени. Юнкер, человек сугубо мирный, наблюдал воинские обычаи местных племён издали и в своих дневниках не оставил пояснений на их счёт. А вдруг у мангбатту в обычае кровная месть, как у кавказских горцев или диких испанских басконцев? Начальник экспедиции разделял мои сомнения – потому я и старался, пока это возможно, избегать пролития крови. И то, что своевольная выходка действия станичников неожиданно послужила на пользу экспедиции пути – никак не моей заслуга, а следствие несостоятельности, как воинского начальника…»

Писано в июле сего, 1887-го года, на плато Буниоро, к востоку от озера Альберт-Нтанца, будь оно трижды неладно».

VI

Подъём флага! Как написано в одной из любимых книжек отца – «коли в восемь часов не поднимут флага и господа офицеры не отрапортуют – то, значит, в восемь часов одну минуту случится светопреставление…» [59]

А нашем «Дожде» о конце света никто не задумывается. Подъем флага, как и прочие корабельные церемонии происходит точно в положенный срок, и ни минутой позже. После этого команду разводят по судовым работам: разного рода починки, покраски, а так же возня с минным хозяйством, где постоянно что-нибудь требует матросских рук.

Работы продолжаются до одиннадцати тридцати, то есть до седьмой склянки. И наступает один из самых приятных моментов корабельной жизни – «пробы». Офицеры, собиравшиеся не в тесной кают-компании, а позади мостика – и с нетерпением ожидающие, когда кок принесет на подносе особую – «опытовую», как её именовали на «Дожде» – кастрюльку с крышечкой. Сначала щи, сваренные для команды пробует командир. Проба тоже является ритуалом – сначала полагается ополовинить рюмку водки, после чего следуют две-три ложки щей и ломтик черного хлеба с грубой солью – и оставшаяся водка следует занавесом спектакля. И вкусно – и пригляд за питанием команды: любое упущение кока сразу очевидно, виновный немедленно получает нахлобучку. О том, что провизия может быть испорченной, речи быть не может; узнав, что ритуал этот происходит на всех судах русского флота, я усомнился в правдивости истории с червями, представленной в своё время Эйзенштейном [60] .