* * *
Из переписки поручика Садыкова с его школьным товарищем, мещанином города Кунгура Картольевым Елистратом Бонифатьевичем
«Здравствуй на много лет вперёд, братец Картошкин! Вот и осталось позади море Красное и славный город Аден, где англичан и иностранцев всяких языков, кажется, больше чем местных арабов. Мы направляемся на остров Занзибар. Как назло, «Леопольдина» попала в полосу штилевой погоды, и уже вторую неделю мы болтаемся, как цветок в проруби посреди моря-окияна. Солнце печёт все свирепее, судёнышко наше неподвижно стоит посреди круга ослепительно сверкающей, аки расплавленное серебро или жидкий металл меркурий, воды. Новый боцман Кондрат Филимоныч время от времени косится на доски палубного настила и ротанговый шезлонг мадемуазель Берты – потому как угля у нас на борту кот наплакал. Пресной воды, по счастью, хватает, да и на провиант пока не жалуемся. В избытке и напитки иного рода – так что у нас тут форменный морской курорт и, если бы не жара и теснота – так и не хуже Крыма.
От нечего делать, устраиваем морские купания. Для этого с борта на длиннющей оглобле, по-морскому именуемой «выстрел», на воду спускают запасный парус, подвязанный к оному выстрелу и бортам уголками. Наполняясь водой, парус образует нечто вроде небольшой, уютной купальни, где мы и плещемся в своё удовольствие. Я поначалу решил, что это делается в опасении акул, каковых в Красном море и Индийском окияне водится великое множество; но мне объяснили, что предосторожность эта предпринимается, чтобы никто не утонул; оказывается, многие моряки не умеют плавать! Это считается у морских служителей дурной приметой:» тому, кто умеет плавать – не избежать купания, когда корабль пойдёт ко дну». Но ежели есть охота – не препятствуется выбираться за пределы купальни. Так что я по нескольку раз огибаю вплавь яхту, благо в штиль, та стоит неподвижно, с обвисшими парусами.
Ежедневных купаний на борту «Леопольдины» ожидают с нетерпением, отнюдь не из-за желания освежиться. На то имеется парусиновое ведро, да и во всякое время никто не мешает искупаться – стоит предупредить вахтенного, да попросить кого-нибудь из сотоварищей покараулить у леера с винтовкой, на предмет акул. Гвоздь и коронный номер нашего ежедневного омовения – это, конечно, мадемуазель Берта.
Тебе вероятно, случалось видеть нелепые приспособления, именуемые «купальными кабинами», которыми пользуются представительницы прекрасного пола для водных процедур? Правила приличия требуют, чтобы даму доставляли прямо в воду, к месту купания, в четырёхколёсной тележке-домике, движимой лошадьми. Кабинка эта, снабжённая высокими, как у азиатской арбы, колёсами, заезжает по дощатому настилу в воду, где дама, открыв обращённую к морю дверку, может погрузить своё естество в воду, не опасаясь нескромных взглядов. После чего погонщику остаётся только наблюдать, когда купальщица просигналит флажком, что вернулась в кабинку – и вытаскивать деликатный груз обратно на песок.
Не знаю, в чей скованный цепями хорошего тона и дурно понимаемой скромности мозг пришла подобная идея – ведь купальные костюмы наших дам и так не слишком сильно отличаются от того, что они носят на берегу. Тут тебе и юбка с зашитыми в полы грузиками – чтобы лёгкая ткань не всплывала в воде, – и особая шапочка, и блуза с широченными рукавами, и даже парусиновые туфельки на завязках. Конечно, юбка купального костюма заметно короче обыкновенной, сухопутной – но скромность дам от этого нисколько не страдает, ведь костюм дополнен широкими бумажными или шёлковыми шароварами, на манер тех, что носят подданные османского султана.
Удивляешься, зачем я столь подробно разбираю эти деликатные общеизвестные материи? А затем, что всё это не относится к нашей прелестной хозяйке. Она пошла куда дальше крестьянских девок, которые в простоте своей купаются в одних полотняных рубашках и, выйдя на берег, смущают мужиков своими прелестями, просвечивающими сквозь мокрую ткань. Нет, мадемуазель Берта не опускается до таких пейзанских уловок!
Её купальный костюм произвёл на обитателей яхты эффект разорвавшейся гранаты большого калибра. Представь – коротенькие узкие панталончики, не достающие до колен; лишённая рукавов сильно декольтированная блуза, плотно облегающая формы и – о, ужас, разврат! – оставляющая открытым солнцу соблазнительную полосу кожи на животике мадемуазели. И, конечно – никаких шляпок, купальных чулок и прочих излишеств. Впечатление, поверь, сногсшибательное; добавь к этому ещё и то, что хозяйка «Леопольдины» появляется из каюты, завёрнутая в длинное татарское полотенце и, перед тем как спуститься в купальню, сбрасывает его на палубный настил и долго озирает горизонт. А уж когда она выходит из вод морских… тут я умолкаю, хотя бы из соображений скромности – но надеюсь, что твоё воображение без труда дорисует опущенные мною (и весьма примечательные!) подробности.
Этот купальный костюм – последний изыск парижской моды; открывшийся несколько месяцев назад «Модельный дом «Вероника» успел заявить о себе несколькими подобными новинками. Успех они имеют чрезвычайный; и хотя вся эта продукция многократно охаяна, обругана и предана анафеме многочисленными ревнителями нравственности – особенно по ту сторону Пролива, – новые купальные костюмы, а так же иные пикантные детали женского туалета стремительно завоёвывают популярность в Европе. Глядишь – в скором времени и до России доберутся!
Своё «шоу» – по непонятному выражению начальника экспедиции господина Семёнова – мадемуазель Берта устраивает для нас пятый день подряд, с тех пор, как яхта застряла в сплошной полосе штилей. Не могу не отметить вот какой момент: я прекрасно помню потрясение всех без исключения мужчина на борту яхты, когда хозяйка судна впервые продемонстрировала нам эту парижскую новинку – и лишь господин Семёнов остался… не то, чтобы равнодушен, но сравнительно невозмутим. Нет, он, как и мы все, с удовольствием рассматривал (не сказать бы – «пялился») божественную фигурку владелицы яхты, но особого удивления не проявил. У меня даже сложилось впечатление, что он не раз и не два видел точно такие, если не более откровенные наряды.
Вообще, начальник не устаёт меня удивлять; поверь, я поведал бы тебе немало поразительных вещей, но увы, лишён таковой возможности – материи это всё больше секретные – и мало ли кому в руки попадёт моё письмо, прежде чем доберётся до тебя, разлюбезный мой друг Картошкин?
Писано Бог знает какого мая, сего, 1887-го года, на борту яхты «Леопольдина» где-то посреди Индийскаго Окияну, а может и ещё где…»
Олег Иванович Семёнов стоял, облокотившись на фальшборт. «Леопольдина» шла на зюйд; справа, в туманной дымке вырисовывался зубчатый контур абиссинского берега. Штилевое стояние закончилось, разошёлся ровный, устойчивый зюйд-ост, и яхта, слегка кренясь в бейдевинде, развила приличный ход.
В Адене простояли трое суток. Незадолго до отплытия, в порт вошёл пакетбот, доставивший почту – и о чудо, там оказалось пересланное из Александрии письмо от сына! Из него Семёнов узнал и о том, что мальчишкам предстоит морская практика, и, разумеется, об их знакомстве с сыном Государя. Что ж оба они в морские просторы; только плавание отца закончится недели через три, в городишке Дар-Эс-Салам, на восточном берегу Африки, в Занзибаре, а сыну предстоит до конца августа бороздить неласковые воды Балтики.