The Intel. Как Роберт Нойс, Гордон Мур и Энди Гроув создали самую влиятельную компанию в мире - читать онлайн книгу. Автор: Марк Мэлоун cтр.№ 92

Еще большего он добился на уроках по английскому языку. Он, может, и поставил крест на карьере журналиста, но это не давало ему повода прекращать писать. Когда настало время сдавать учителю свой небольшой рассказ, который он назвал «Отчаяние», Андраш решил не подписываться.

То, что последовало за этим, было мечтой каждого писателя: его учитель по литературе раздал копии «Отчаяния» всему классу и попросил всех прочесть. Затем, в оживленной дискуссии, практически весь класс согласился, что рассказ был написан талантливым писателем, – и все начали рассуждать, кто бы мог написать его. Сам учитель сказал: «Кем бы ни был автор, я уверен, что мы не в последний раз сталкиваемся с ним».

Андраш наблюдал и ждал. У него от природы была склонность к драматизму и умение выбрать нужный момент – хоть мало кто это увидит до совещаний по организации сбыта в компании Intel в 1980-х годах. Так что он дождался, когда напряжение достигло пика… даже того, как класс решил, что это был другой одноклассник, который, понятное дело, бурно отрицал свое авторство. Вот тогда Энди встал и объявил, что рассказ написал он.

«Поднялся шум. Урок закончился тем, что все, взволнованные, подходили и хлопали по плечу, поздравляя меня, и качали головами в неверии… Мой учитель, господин Телгеди, пожал мне руку и вновь повторил, что рассказ был отличным… Это был самый волнующий момент в моей жизни». [209]

Всего за три года Андраш Гроф превратился из толстого еврейского ребенка (из подозрительной семьи) в стройного, привлекательного и самого уважаемого юношу в школе. Гроув вспоминает: «Однажды дома я подошел к зеркалу без рубашки. К своему восхищению, я заметил, что у меня были мышцы! Я наконец-то потерял остатки лишнего веса». Было ощущение, будто он сделал шаг из-под тучи и теперь, сияя, стоял в ярких лучах признания. И невозможно было придумать лучшего времени для этого.

В марте 1953 года Сталин умер. В своих мемуарах Энди Гроув размышлял по этому поводу, возможно, лучше, чем кто-либо еще:

«Фигура Сталина в моей голове была связана с представлениями о Советском Союзе. Изображения мужчины в форме, с усами, с доброжелательным лицом висели повсюду – в офисах, школах, на праздниках, на углах зданий, – они, казалось, занимали бо́льшую часть моей жизни. Хоть к этому времени я и стал скептически относиться ко всему связанному с Советским Союзом и со Сталиным, его смерть и исчезновение картин с его добрым лицом вызывали во мне смешанные чувства.

Я одновременно был рад и испытывал грусть. Было это все очень странно». [210]

Пока потенциальные последователи Сталина смотрели, кто до конца стоял на плацу на Красной площади, бывшие спутники СССР – особенно Венгрия – воспользовались моментом и начали вводить реформы, ослабляя хватку приспешников Сталина.

Все становилось еще лучше. В июне главы коммунистической партии Венгрии были вызваны в Москву. Спустя несколько дней премьер-министр Ракоши ушел в отставку. Более того, за последующий год около 750 000 политических заключенных были освобождены из венгерских лагерей по общей амнистии. Среди них был и дядя Андраша, Шани, которого освободили весной 1954 года. Семья была восстановлена. Но даже та слабая вера в правительство или его благожелательность, которая была, исчезла вовсе.

Тем временем Андраш, звезда в школе, готовился к поступлению в Будапештский университет, где собирался изучать прикладные науки. Но между ним и его целью стояли два больших препятствия.

Первым были устные выпускные экзамены – с этим он справился легко. Вторым препятствием, более серьезным, было то, что Андраш имел официальный статус «изгой класса» – из-за записей в личных делах дяди и отца. Такое определение автоматически накладывало вето на поступление практически в любой вуз страны.

Андраш обратился к единственной системе, которая, по его мнению, должна была сработать: нелегальная, подполье. Старый знакомый имел связи внутри правительства, и… обходными путями официальный статус Андраша был тихо изменен на «другое». С этим изменением вторая преграда была преодолена, Андраша приняли в университет. А он получил первый урок по использованию в своих интересах государственной бюрократии.

Андраш поступил в университет осенью 1955 года. Любой студент периода холодной войны знал, что надвигалось. Тем не менее годы жизни в Будапеште, учебы в университете для Андраша были одними из самых счастливых. Он быстро втянулся и получал высшие оценки, хотя университетские педагоги меньше шли навстречу его трудностям со слухом. Он был счастлив уже потому, что «…мне больше не приходилось стыдиться того, что я хорошо учился. В университете мы все были для того, чтобы учиться, и все мы стремились делать это как можно лучше».

Однако настоящим достижением Андраша в студенческие годы стало не само обучение, а расширение социальных кругов. Как мальчик, живущий в еврейском квартале Будапешта, постоянно в бегах от нацистов, посещающий школы, наполненные еврейскими детьми, он мало общался с ровесниками нееврейского происхождения. Он знал парочку таких ребят, но не считал их настоящими друзьями.

Это изменилось на первом курсе университета. Несмотря на тот факт, что общение между христианами и евреями еще было редкостью, Андраш познакомился с юношей нееврейского происхождения по имени Золтан, чьи мысли и идеи либо были схожими с мышлением Андраша, либо просто вызывали интерес молодого человека: «Меня впечатляли острый ум и проницательность Золтана, а также его интерес к западной литературе и музыке – он был полноценным джазовым пианистом. Его попытка выглядеть «по-западному», как я вскоре понял, не была выпендрежем, а целиком соответствовала его интересам».

Еще более притягательными были представления Золтана о политике. «Он открыто высказывал циничные комментарии относительно политики при мне, и я вскоре обнаружил, что сам все больше открываюсь ему». Хотя молодые люди еще этого не знали, такая жажда свободного выражения еще скрытно, но распространялась по всей Венгрии.

Несмотря на то что молодые люди стали очень близки, религия являлась камнем преткновения, что мешало им стать полноценными друзьями. Наконец, однажды Андраш (что было ему присуще) попытался напрямую решить данную проблему. Он спросил у Золтана: «Тебя смущает, что я еврей?»

«Почему меня должно волновать, что ты вонючий еврей?» – ответил Золтан. Андраш был слегка шокирован такими словами, а затем улыбнулся: «Действительно, и почему тогда меня должно смущать, что я общаюсь с тупицей?»

В восемнадцать лет у Андраша был первый настоящий друг нееврейского происхождения. Они даже придумали кодовые слова, с помощью которых они обращались друг к другу: в венгерском первые буквы слова «вонючий еврей» совпадают с обозначением висмута в таблице Менделеева, а инициалы «тупицы» – с обозначением ртути. С тех пор они друг друга на людях называли этими элементами.

Как обязывал закон, Андраш провел лето после первого курса в армии. Государственная служба не была тяжкой для такого умного юноши, находящегося в хорошей форме. Скорее это больше походило на затянувшийся поход. К концу лета Андраш вернулся здоровым, загорелым и стремящимся вновь погрузиться в университетские прелести.