Духовная прародина славян - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 60

Страница

Индийский миф о Маде полностью подтверждает высказанное выше предположение, что гигантская свинья в восточнославянской сказке, которую не способен уничтожить даже бог-кузнец, символизирует собой, по сути дела, животное подсознание, способное в любой момент поглотить человека, утратившего свое осознание как сына бога. Расчлененный, но не уничтоженный Мада переходит в охоту, т. е. гипертрофированный инстинкт голода, женщин, пристрастие к которым означает сексуальный инстинкт, вино, тяга к неумеренному потреблению которого приводит к деградации личности, и кости, способные засосать человека в мир азартной игры. Все эти элементы человеческого бытия вполне имеют право быть, более того, они необходимы, но чрезмерное увлечение ими неизбежно ведет к тому, что человек позволяет поглотить себя страсти к ним, а точнее — к скрывающемуся за их обличьем животному началу самого себя. В пользу подобной трактовки говорит и приведенный выше индийский гимн игрока в кости, в котором последние рисуются как страшные демонические силы, неумолимо поглощающие и разрушающие человеческую личность. Все это подтверждает высказанную мысль о том, что это страшное чудовище на самом деле находится не вовне, оно внутри нас и только и ожидает момента, чтобы вырваться на поверхность, поглотив нормальную человеческую личность.

Следы того, что демонический противник имеет самое прямое отношение к внутреннему миру героя и именно от его состояния зависит успех или неудача в борьбе с ним, встречаются нам и в иранской традиции. Наиболее ранняя Авеста ничего не говорит по этому поводу, однако Фирдоуси однозначно подчеркивает, что, лишь «сердце очистив от кривды и зла», Тахмурес смог победить Ахримана. С другой стороны, в переданной Бируни версии Ахриман смог сбросить с себя и сожрать Каюмарса лишь тогда, когда он испугался. Итак, в двух из трех иранских вариантов интересующего нас эпизода главный акцент, хоть и с противоположных позиций, делается не на физической силе героя, а на его внутреннем духовном состоянии. Из этого наблюдения следует вывод, что внешней победе над «князем тьмы» Ахриманом с непреложностью должна предшествовать внутренняя победа над ним в сердце его противника, что находит полное подтверждение в той части иранской традиции, которая воспринимает Анхра-Манью как символ отрицательных побуждений человеческой психики. Поскольку как восточнославянская, так и индийская и иранская мифологии утверждают, что демонический противник героя находится не столько во внешнем, сколько в его внутреннем мире, мы можем утверждать, что данное фундаментальное открытие было сделано предками трех этих народов еще в эпоху индоевропейской общности.

Соотношение общественных и биологических начал в человеке носит чрезвычайно сложный характер. С одной стороны, удовлетворение таких биологических инстинктов, как пищевой, половой и инстинкт самосохранения, является необходимым условием существования человеческого организма. В этом человек ничем не отличается от животных. Но если у животных они являются единственными и, в силу этого, безраздельно господствующими над их существом, то у человека они подчинены другим мотивам, происходящим не из биологического начала человеческого организма, а из иных сфер. В качестве таковых различные исследователи, в зависимости от своего понимания сущности человека, называют общественное устройство, нравственное начало, наличие у человека духа и т. п. Вне зависимости от того, как оценивать человеческую сущность, в конечном итоге удовлетворение биологических потребностей каждого индивида поставлено под контроль общества, налагающего на него весьма существенные ограничения. Авторы коллективной монографии по истории первобытного общества, отмечая, что процесс этот был достаточно длительным, делают следующий логический вывод: «Но если в сформировавшемся обществе биологические инстинкты ограничены, введены в социальные рамки, то отсюда следует, что период, предшествовавший появлению такого общества, был временем ограничения этих инстинктов, их введения в социальные рамки, т. е. временем обуздания зоологического индивидуализма возникавшими социальными факторами. Становление человеческого общества завершилось, когда биологические инстинкты были поставлены под социальный контроль и тем самым ликвидирован зоологический индивидуализм» [405] . Очевидно, что рассмотренный выше сюжет перековывания матери змеев в кобылу богом-кузнецом и является мифологическим отражением этого чрезвычайно важного процесса у восточных славян. Когда же произошло сложение человеческого общества и возник собственно человек, окончательно выделившийся уже из животного мира? В отечественной науке по этому поводу была сформулирована «концепция двух скачков» или двух переломных моментов эволюции человека. Согласно ей первый скачок произошел с началом изготовления орудий и переходом от стадии животных предшественников человека к стадии формирующихся людей, которыми были питекантропы и неандердальцы. Второй скачок случился на грани раннего и позднего палеолита, когда палеоантропов сменили люди современного типа. Первый этап характеризуется появлением социальных закономерностей, а второй — установлением их полного и безраздельного господства в жизни людей.

Какой же эпохой следует датировать фундаментальный славянский миф о подчинении человеку скотского начала, скрытого в нем самом? Было бы весьма заманчиво отнести его сложение к эпохе становления первобытного общества, самому началу процесса выделения человека как такового из животного мира, однако описанные в мифе события не содержат никакого указания на период каменного века, т. е. не совпадают по времени ни с первым, ни со вторым скачком. Следует отметить, что описанные в мифе события, произошедшие на заре собственно человеческой истории, впоследствии, вероятно, не один раз перекодировались и видоизменялись, а сам сюжет, в зависимости от конкретной исторической эпохи, наполнялся новым смыслом. Можно сказать, что на самой поверхности этого мифа явно лежит отголосок смены матриархата патриархатом, оставивший глубокий след в человеческом сознании: герой спасается от матери змеев в кузнице если не своего непосредственного отца, то, во всяком случае, прямого предка по мужской линии, который молотом укрощает и подчиняет человеку преследовавшее его чудовище. То, что героя преследует именно старуха, от которой богатырь может лишь бежать, вполне соотносится с ролью пожилых женщин в обществе, которая была свойственна концу матриархата. Показательно и то, что последним, самым страшным противником героев выступает не отец, а именно мать змеев, что опять-таки указывает на ту эпоху. Устойчивая роль бога-кузнеца как спасителя главного героя и победителя матери змеев свидетельствуют о том, что Сварог был для наших предков символом победы мужского начала над женским, а образ его сыграл ключевую роль в религиозном обосновании произошедшего грандиозного общественного переворота. Это было обусловлено тем, что из всех мужских божеств той эпохи один лишь его образ дал мужской половине достаточно сил для свержения выродившейся женской тирании, вселявшей ужас даже в самые храбрые сердца. Эта же женоборческая черта присутствует и в «сниженных» образах данного языческого бога, связанные с которым сюжеты развиваются по схеме рассмотренного выше мифа: на уровне овинника, генетическая связь которого со Сварогом будет показана ниже, он спасает парня от преследовавшей его мертвой старухи. Подобно тому, как в змееборческом мифе бог-кузнец спасает главного героя, такую же роль спасителя играет и дух овина: «Овинянник — добрый дух; не жалея себя, он постоит за «своего»». «Он, батюшка, говорят про него пудожане, чужому не выдаст, только помолиться ему», и в доказательство приводят рассказ, как овинянник, чтобы спасти парня от преследования души умершей старухи, «до самых петухов дрался с призраком», а парня сберег» [406] . Весьма показательно, что как в поговорке «Бог не выдаст — свинья не съест», данное пудожское выражение вновь использует тот же самый оборот «не выдаст», лишний раз указывающий на генетическое родство обоих сюжетов.

Страница