Духовная прародина славян - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 58

Поникла жизненная сила у той, чей сын — Вритра.

Индра сбросил на нее смертельное оружие.

Сверху — родительница, внизу был сын.

Дану лежит, как корова с теленком.

(РВ 1,32,9).

Нельзя не заметить, что на фоне огромного количества мифов о змееборчестве, существующих у многих народов, образ матери змея встречается крайне редко.

В более позднем по сравнению с Ведами индийском эпосе Махабхарате встречается миф о чудовище Маде (буквально — «опьянение», «безумие»). Согласно этому сказанию царь богов Индра хотел воспрепятствовать подвижнику Чьяване совершить Ашвинам жертвоприношение сомой, однако последний заклинанием заставил остолбенеть бога и «совершил жертвенное возлияние огню, стремясь сотворить волшебство. Великий в своей пламенной мощи, он вознамерился уничтожить того бога.

Силой подвижничества святого мудреца появился по волшебству могучий асура по имени Мада, великий мощью и огромный телом, величина которого была недоступна разуму ни богов, ни асуров. Пасть его была огромна и страшна, острые зубы (оскалены), одна челюсть упиралась в землю, другая же вздымалась в небо. Четыре клыка его были длиной в сотню йоджан каждый, другие зубы по десять йоджан. Формой они напоминали сторожевые башни и выглядели как наконечники копий. Руки его походили на горы, одинаковые, необъятной длины, глаза — на солнце и луну, а лик вызывал в памяти Антаку. Он облизывал зияющую пасть быстро мелькающим, словно молния, языком, и взгляд его был ужасен. Казалось, вот-вот он поглотит мир. В ярости налетел он на Совершителя ста жертвоприношений, намереваясь проглотить его, и огласил миры мощным, грозным ревом». При виде этого чудовища Индру объял страх, и, «судоржно облизывая уголки рта, объятый ужасом Царь богов обратился к Чьяване» с мольбой о пощаде. Мудрец простил верховного бога, а «Маду, который и прежде не раз был созидаем, могучий (подвижник) вложил, о царь, по частям в вино, женщин, игральные кости и охоту» [392] . Как видим, великий громовержец Индра, который еще в ведийский период в одиночку сразил чудовищного змея Вритру, против которого не отваживался выйти ни один из богов, в этом мифе даже не пытается сразиться с новым чудовищем, а, объятый ужасом, смиренно молит мудреца о пощаде. Эпос отмечает, что перед этим Чьявана наложил на бога заклинание, заставившее его остолбенеть, однако не будь этой подробности, верховный бог, судя по его реакции на надвигавшегося на него противника, скорее всего, обратился бы в бегство, как герои русских сказок. Описание внешнего вида Мады точно так же разительно напоминает мать змеев восточнославянского фольклора с ее гигантской пастью от земли до неба. Чрезвычайно ценно для нас указание древнеиндийского эпоса о том, что Мада был расчленен своим создателем, но не уничтожен (как и гигантская свинья), а вложен в окружающих человека четыре элемента, при злоупотреблении которыми они становятся опасными для духовного здоровья личности. При этом два из них — женщины и охота — в точности соответствуют рассмотренным выше инстинктам голода и сексуального голода, которые в восточнославянской традиции олицетворяются змеями. Злоупотребление вином точно так же деформировало человеческую личность, низводя ее на животный уровень. Наконец кости были связаны с судьбой, но чрезмерное увлечение ими было способно сделать человека рабом слепого случая, как про это говорилось еще в специально посвященному этому пагубному пристрастию гимне игрока в Ригведе (РВ X, 34). В нем игральные кости описываются как демонические и безжалостные силы, полностью порабощающие себе волю подпавшего под их страшное влияние человека. Этот гимн содержит красноречивую картину того, как пристрастившийся к игре в кости человек теряет жену, от него отрекаются родители и братья, отворачиваются товарищи, иными словами, игрок полностью выпадает из окружающего его общества, обрывая своим пагубным пристрастием все свои социальные связи.

Мотив оседлания героем превращенного в коня своего демонического противника встречается нам в иранской Авесте («Замйад-Яшт», с. 27–29), где фигурирует Тахма («бдительный» или «мощный») Урупай («лукавый», «хитрый», «чародей»):

Сильному кеянидскому Хварно,

Маздой сотворенному, поклоняемся мы…

Которое сопровождало Тахма-Урупи, вооруженного,

Что правил на земле (…)

Который был победоносным

Над всеми дэвами и людьми,

Всеми волхвами и паирика.

Который ездил верхом на Анхра-Манью

(Принявшим облик коня)

Тридцать зим В оба конца земли [393] .

Следует отметить, что в «Шахнаме» Тахмурес (Тахма Урупай) является сыном первого царя-кузнеца Хушенга и, соответственно, третьим правителем Ирана. Интересующий нас миф Фирдоуси излагает так:

Царь сердце очистил от кривды и зла,

И вот благодать на него снизошла.

Герой, Ахримана в борьбе полоня,

Вскочил на него и погнал, как коня,

И после не раз, оседлав сатану,

На нем объезжал за страною страну [394] .

Впрочем, выдающийся средневековый энциклопедист Бируни приводит еще один вариант этого сказания, где верховного повелителя всех сил зла оседлал не третий, а первый правитель Ирана Каюмарс, являющийся в этой традиции прародителем всего человечества. Согласно этому варианту Ормузд (Ахура-Мазда), одолевая Ахримана (Анхра-Манью), начал потеть и из капель пота на его лбу родился Каюмарс, который одолел Ахримана и стал разъезжать на нем верхом. Однако, доехав до ворот ада, Каюмарс испугался, Ахриман немедленно воспользовался этим, сбросил его с себя и сожрал. Тем не менее перед гибелью Каюмарс успел испустить на землю свое семя, из которого и выросла первая человеческая пара. В иранской мифологии Анхра-Манью считался главой всех сил зла, тьмы и света, олицетворяя собой, в частности, все отрицательные побуждения человеческой психики. Как именно был обращен в коня «князь тьмы», авестийская традиция умалчивает, однако на нем иранский богатырь тридцать лет объезжал Землю, что разительно напоминает восточнославянский миф о перековывании в кобылу матери змеев, на которой герой сказки в некоторых вариантах точно так же объезжает весь свет.

Рассмотрев эти параллели данного варианта славянского змееборческого мифа, перейдем к рассмотрению трех его основных персонажей. Формально главным его персонажем является герой-змееборец. Мы говорим «формально» потому, что решающую победу над матерью змеев одерживает не он, а спасающий его кузнец, который, соответственно, и является центральной фигурой данного мифа. В восточнославянском фольклоре им обычно является Божий коваль Кузьма-Демьян, которого в этом качестве иногда замещают Борис и Глеб, или просто безымянный кузнец. Центральная фигура змееборческого мифа заслуживает самого пристального внимания в силу ее исключительной значимости. Согласно официальному житию святых Космы и Дамиана, они были врачами-бессребренниками, бесплатно лечившими больных во имя Христово еще во времена господства язычества в Римской империи. Культ святых Кузьмы-Демьяна пришел на Русь из Византии и достаточно быстро стал весьма распространенным. Так, под 1175 г. упоминается мужской Космодемьянский монастырь во Владимире. Уже одно то, что ни один канонический христианский текст не знает святых Коему и Дамиана как кузнецов, а исключительно как врачей, однозначно указывает на местную основу тех восточнославянских народных представлений, где они выступают как кузнецы. Данная черта их образа в народном православии никак не может быть выведена из ортодоксальных источников и потому должна рассматриваться как языческое наследие славянской мифологии. Опираясь на обширный фольклорный материал, В. Гиппиус еще в конце 20-х гг. прошлого столетия отметила: «…Кузьма-Демьян христианский псевдоним дохристианского бога Сварога» [395] . Более подробно образ этого бога будет нами рассмотрен в следующей главе, а пока отметим лишь то, что изредка в облике этих святых проскальзывает упоминание об их божественном статусе — большего святотатства и кощунства с точки зрения новой религии нельзя было и придумать. Данное обстоятельство красноречиво свидетельствует о том, что за маской христианских святых Кузьмы и Демьяна скрывается языческий бог. В одном заговоре на кровь интересующий нас мифологический персонаж характеризовался так: «Кузьма и Демьян, ремесленный Бог и бессребренник Христов» [396] . Если вторая часть данной формулы является данью каноническому образу этих святых как врачей, то первая, «ремесленный Бог», не только не имеет с христианством ничего общего, но и находится с составляющим его суть монотеизме в вопиющем противоречии. Стоит обратить внимание, что хоть формально в данном заговоре упоминаются два имени, обращение к ним идет в единственном числе, как к одному человеку. Данная черта, никак не объяснимая из канонического образа этих святых, но становящаяся понятной при предположении, что под именем двух христианских персонажей скрывается один языческий бог, также является весьма устойчивой в народном восприятии этого образа. Примеры фольклорных текстов, прямо называющие Кузьму-Демьяна богом даже в христианские времена, далеко не единичны: «и сотворил Христос святого Илью Милостиваго и св. Георгия Храбраго и святого бога Кузьму-Демьяна» [397] ; св. Юрий на «Гесимянской горе» ставит железный тын и пропускает молодых через медные ворота, а «святый Боже Козма и Дамиан затворяет ворота» [398] . На этот же его божественный статус, причем применительно к рассматриваемому мифу, указывает и поговорка «Бог не выдаст — свинья не съест». Рассмотренный сюжет, согласно которому пустившаяся в погоню мать змеев приняла облик свиньи гигантских размеров, рот которой был разверзнут от неба до земли, объясняет и то, что подобное чудовище вполне могло быть соперником Богу. Необходимо отметить, что слияние двух христианских святых в один образ, что не может быть объяснено иначе, чем влиянием язычества, произошло весьма рано. В надписи № 168 из Софийского собора Киева, датирующейся ХII в., некий Иона обращается к Кузьме и Демьяну как к одному святому: «Святой Кузьма и Демьян, Иона из Чернигова это пишет, аминь» [399] .