Битва у Варяжских столпов - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 67

изображены предположительно Перун с луком, козел и дракон {614}. Несмотря на то что данное обстоятельство недвусмысленно указывает на западнославянское происхождение традиции изображения сакральных образов на фишке или жребии, В.И. Кулаков в своем большом стремлении отнести ладожскую находку к скандинавским древностям предпочел не вспоминать о данной аналогии. Поскольку читатель сам может определить, на кого именно больше походит найденное в Ладоге изображение — на жертвенного петуха или летящего сокола, — стоит обратить его внимание на другой аспект данной находки: на теле птицы был изображен двузубец, а точнее, целых два двузубца (рис. 21). Самый крупный был образован сочетанием головы и крыльев, что напоминает нам волинский цилиндр со знаком Рюриковичей. Более мелкий расположен на животе птицы, и, поскольку линии соединены, это не может быть изображением ее лап. Сочетание двух двузубцев с образом сокола уникально и аналогов не имеет. Возможно, подобная необычная композиция была обусловлена опекунством Вещего Олега над Игорем, и далеко не случайно, что этот предмет был найден в резиденции ладожского наместника, который, как предположил Е.А. Рябинин, мог быть путевым дворцом самого Олега. Если это так, то данная находка подчеркивает связь сына и племянника Рюрика с образом сокола.

Рис 21. Два двузубца на Ладожском цилиндре

Рис. 22. Изображения на раннеславянской керамике, Шульцендорф, Германия, VII–VIII вв.

Окончательно разрушают все норманистские спекуляции насчет заимствования Рюриковичами двузубца из Хазарии археологические находки, сделанные на территории Германии. На раннеславянской керамике, найденной в Шульцендорфе, округ Королевский Вустерхаузен, и датируемой VII–VIII вв., мы видим два изображения, на которых люди молитвенно протягивают руки к изображению двузубца {615} (рис. 22). Говорить о хазарском влиянии на севере Германии достаточно затруднительно даже для норманистов. Шульцендорф находится к западу от Одера, то есть в том же регионе, где первоначально жили ободриты и где также отмечается использования названия Рерик-Рарог в топонимике и гидронимии. Следует также отметить, что именно в Вустерхаузене было обнаружено княжеское захоронение, которое, несмотря на разграбление еще в древности, является самым богатым из ныне известных северо-западнославянских захоронений {616}. Хоть обнаружение изображения двузубца Рюриковичей и самого богатого на сегодняшний день западнославянского княжеского захоронения в одном и том же регионе и может быть случайным совпадением, однако вероятность подобной случайности достаточно незначительна.

Рис. 23. Дружина Бориса на древнерусской миниатюре (Источник: Рыбаков Б. А. Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской Руси Х—ХІІ вв. // СА. 1940. № 6)

Шульцендорфская находка также дает нам возможность приблизиться к пониманию истинного смысла знака Рюриковичей. Благодаря изображенной на керамике сцене мы видим, что двузубец находится на шесте или копье величиной примерно с человеческий рост, которое установлено на каком-то основании. Эта неожиданная подробность находит свою аналогию в Древней Руси: в болгарской летописи Манасии мы видим миниатюру, на которой русское войско Святослава в 971 г. выступает под стягом с древком, вершина которого увенчана трезубцем. В «Сказании о Борисе и Глебе», рукопись которого восходит к XII в., дружина Бориса изображена на миниатюре вместе со знаменами, увенчанными двузубцами (рис. 23). То, что эти памятники письменности и иконографии верно передают традицию использования знака Рюриковичей в качестве навершия на стяге, подтверждает и археологическая находка: на Северном Кавказе было найдено железное навершие, соответствующее знаку Мстислава Владимировича, правившего в Тмутаракани {617}. За исключением «Сказания о Борисе и Глебе» в качестве навершия изображается трезубец, а не двузубец, однако это обстоятельство объясняется последующей эволюцией знака Рюриковичей. О древности подобной традиции свидетельствует то, что на одном из дирхемов Погорелыцинского клада было процарапано изображение стяга с навершием в виде трезубца {618}. Интересно отметить, что, согласно классификации подвесок с данными знаками C.B. Белецкого, древнейшими металлическими подвесками такого рода оказываются подвески из Гнездова и Каукая, у каждой из которых на оборотной стороне был изображен стяг. Знак на Гнездовской подвеске, по мнению С.В. Белецкого, мог принадлежать любому из князей от самого Рюрика до Святополка Ярополчича, а второй — Ярополку Святославичу {619}. То, что на этих двух древнейших подвесках с одной стороны изображался двузубец, а на другой — стяг, указывает на то, что между этими предметами существовала какая-то связь. Связь эту раскрывают рассмотренные выше миниатюры, показывающие, что знак Рюриковичей мог крепиться на верх стяга. Сцена на шульцендорфской керамике находит свое объяснение в указаниях католических авторов на то, что свои знамена западные славяне хранили в святилищах Святовита и Радигоста: «Подобно Святовиту Арконскому боги Радигощские имели свои знамена, к которым лютичи питали чрезвычайное благоговение. (…) Видя перед ратью своею священные знамена, лютичи верили, что идут за своими богами; знамена для них в походе были представлями оставшихся в Радигоще кумиров… Свои знамена сопровождали в поход и жрецы, и, конечно, перед знаменами, как перед изображениями своих богов-покровителей (dii fautores, по выражению Титмара), приносило лютицкое войско в жертву знатнейших между пленными врагами» {620}. Все это показывает, что двузубец был символом какого-то языческого божества и в этом качестве к нему, укрепленному на шесте, молитвенно простирают руки люди. В отличие от хазарского западнославянский материал дает нам не только внешнее сходство с древнейшей формой знака Рюриковичей, но и, самое главное, сходство функциональное, указывающее на креплении его на древке и использование в качестве навершия знамени. Древнейшие формы подвесок показывают, что двузубец Рюриковичей был связан со стягом, а начиная с эпохи балканских войн Святослава мы имеем целый ряд изображений двузубца и трезубца в качестве навершия древнерусских знамен, а западнославянские данные помогают нам понять языческие истоки данной традиции. Тот факт, что двузубец на шесте в качестве сакрального символа фиксируется к западу от Одера уже в VII–VIII вв. недвусмысленно указывает на западнославянское происхождение этого знака Рюриковичей.

Уже приведенных в этой книге фактов более чем достаточно, чтобы поставить точку в затянувшемся трехсотлетнем споре между норманистами и антинорманистами. Однако точка эта, к сожалению, вряд ли будет когда-либо окончательно поставлена. Чтобы разобраться в причине этого парадокса, нам придется ответить на естественный вопрос: как в науке на протяжении целых трех веков могла существовать гипотеза с таким количеством недоказанных предположений, тенденциозных толкований первоисточников, умолчаний, натяжек и даже откровенной подтасовки фактов? Любая другая гипотеза с таким количеством неразрешимых противоречий была давным-давно сдана в архив и представляла бы собой чисто историографический интерес. Норманизм же, напротив, не просто влачит маргинальное существование, а претендует на звание единственно верной и непогрешимой объективной научной истины, периодически занимая доминирующее положение в отечественной науке. И это при том, что с момента своего появления в России несостоятельность норманизма была очевидна уже М.В. Ломоносову, подвергшему его обоснованной и аргументированной критике. Окончательно ошибочность всех основных его положений была доказана в 1876 г. с выходом фундаментального труда С.А. Гедеонова «Варяги и Русь», в котором этот выдающийся ученый убедительно развенчал норманистские мифы. Часть крупных норманистов того времени по крайней мере частично согласилась с критикой С.А. Гедеонова, и мы видели, к каким ухищрениям и запутанным построениям был вынужден прибегать А.А. Шахматов для обоснования своих норманистских построений.