Осторожно, триггеры - читать онлайн книгу. Автор: Нил Гейман cтр.№ 13

Рисунок я повесил на стену у себя в комнате, так, чтобы его было видно с кровати.

После третьего свидания (показывали «Кто подставил кролика Роджера?» [10] ) я пришел в школу с дурными новостями: Кассандра с семьей уезжает в Канаду (для меня это почему-то звучало убедительнее, чем Америка) – что-то там с папиной работой, – так что теперь мы не скоро увидимся. Мы не то чтобы прямо расстались, но нужно смотреть правде в глаза: трансатлантические звонки в те времена подросткам были не по карману. В общем, мир рухнул.

Я ходил грустный. Все заметили, насколько грустный я ходил. Эти двое сказали, что очень хотели бы с ней познакомиться напоследок, и потом, вдруг она еще приедет, скажем, на Рождество? К Рождеству, я был в этом совершенно уверен, Кассандра будет забыта.

Так и вышло. В конце декабря я уже гулял с Никки Блевинс, и единственной памятью о Кассандре и ее кратком визите в мою жизнь оставалось ее имя, накорябанное на паре школьных тетрадей, да карандашный скетч на стене моей комнаты, с надписью «Кассандра, 19 февраля 1985 г.» внизу, прямо под лицом.

Потом мама продала конюшню, и рисунок при переезде потерялся. Я к тому времени уже поступил в колледж искусств и стеснялся своих старых почеркушек не меньше, чем того, что вообще по молодости выдумал себе подружку. Так что мне было наплевать.

Выходит, что о Кассандре я не вспоминал целых двадцать лет.

* * *

Мама продала конюшни, прилагавшийся к ним дом и выгон застройщику, автору квартала, где мы когда-то жили, и получила в счет сделки небольшой особнячок в конце Сетон-клоуз. Я навещал ее по крайней мере раз в две недели: приезжал в пятницу вечером, уезжал в воскресенье утром – регулярно, как по часам. Старым бабушкиным, до сих пор стоявшим в холле.

Маме, естественно, очень хотелось, чтобы жизнь у меня сложилась счастливо. Ввернуть время от времени, что у таких-то друзей славная девочка на выданье – самое милое дело. Но на сей раз она сама себя переплюнула – хотя, казалось бы, куда уж! – когда осведомилась, не желаю ли я познакомиться с органистом из их церкви, весьма приятным молодым человеком примерно моих лет.

– Мам, я не гей.

– А что в этом такого, дорогой? Сейчас многие так живут. Даже иногда женятся. Не то чтобы это был настоящий брак… ну, да на самом деле все едино.

– Я все равно не гей, мам.

– Я просто подумала: до сих пор не женат, плюс твоя живопись, плюс модельная карьера…

– Мамуль, у меня были подружки. Ты с некоторыми даже знакома.

– Все меняется, дорогой. Вдруг ты о чем-то хочешь мне рассказать…

– Я не гей, мам. Я бы тебе сказал, если что. Нет, я, конечно, целовался один раз с Тимом Картером на вечеринке в арт-колледже, но мы оба были пьяны, и дальше этого дело все равно не пошло.

Тут уже она поджала губы.

– С меня хватит, молодой человек!

И тут же сменила тему, словно хотела избавиться от гадкого вкуса во рту.

– Ни за что не угадаешь, кого я встретила в «Теско» [11] на прошлой неделе.

– Да куда уж мне. И кого?

– Твою прежнюю подружку. Твою первую подружку, между прочим.

– Никки Блевинс? Погоди, она же вроде замужем… Никки Вудбридж?

– Нет, не эту, а ту, что была до нее. Кассандру. Я стояла за ней в очереди в кассу. Должна была перед ней, но забыла взять сливки для ягод на сегодня и пошла за ними, так что она оказалась передо мной. Смотрю – лицо знакомое. Решила первым делом, что это, должно быть, младшенькая Джоанны Симмондс, у которой еще дефект речи был – раньше говорили запросто, «заикание», но теперь так вроде бы нельзя, неприлично, – а потом думаю: нет, дорогуша, я знаю, где я тебя видела. Пять лет она у тебя над кроватью висела, шутка ли. Конечно, я говорю: «Уж не Кассандра ли это?», – а она мне: «Она самая!» И я: «Ты будешь смеяться, милая, но я – мама Стюарта Иннеса», – а она: «Стюарта Иннеса?!» – и лицо у нее так и засветилось. Ну, она постояла рядом, пока я клала продукты в сумку, сказала, что уже нашла твоего друга, Джереми Портера, на Букфейсе, и они говорили о тебе…

– На Фейсбуке, ты имеешь в виду? Они общались со Скалли на Фейсбуке?

– Да, дорогой, вот это самое слово.

Я отхлебнул еще чаю, гадая, с кем же на самом деле угораздило столкнуться мою маму.

– Ты уверена, что это та самая Кассандра, которая висела у меня над кроватью?

– Конечно, дорогой. Она рассказывала, как ты ее водил в кино на Лестер-сквер, и как это было ужасно, когда им пришлось переехать в Канаду. В Ванкувер. Я спросила, не встречала ли она там моего кузена Лесли, он как раз эмигрировал после войны, а она сказала, что вряд ли, потому что, как оказалось, город довольно большой. Потом я ей напомнила про твой карандашный рисунок. Она, по-моему, в курсе всех твоих последних дел. Ужасно обрадовалась, когда я напомнила, что у тебя выставка открывается на этой неделе.

– Ты ей и об этом сказала?

– Ну да, дорогой. Подумала, ей будет приятно узнать. Она очень хорошенькая, – добавила мама чуть ли не мечтательно. – Кажется, занимается любительским театром или вроде того.

Потом мы благополучно перешли к доктору Даммингсу, который как раз вышел на пенсию (это наш семейный врач с незапамятных времен), а ведь он был единственный неиндус в околотке по этой специальности, и к тому, как это ужасно расстроило маму.

Той ночью я лежал в кровати в моей маленькой спаленке в мамином доме и так и сяк вертел в голове разговор. На Фейсбуке меня больше нет, и я даже думал, не зарегистрироваться ли снова, чтобы поглядеть, что там за друзья у Скалли, и не может ли эта псевдо-Кассандра быть кем-то из них, – но на самом деле там такая прорва народу, с которым я был бы счастлив больше никогда в жизни не встречаться, что я решил, а ну его все к черту. Если объяснение найдется, оно наверняка будет проще некуда. На этом я и заснул.

* * *

В «Маленькой галерее» в Челси я выставлялся на тот момент уже лет десять. Когда-то давным-давно у меня была всего четверть стены, а на ней – ничего дороже трехсот фунтов. Зато теперь – персональная выставка каждый октябрь и на целый месяц. Честно говоря, мне достаточно продать дюжину работ, чтобы обеспечить себя всем необходимым на год вперед, считая жилье и игрушки. Все непродавшееся оставалось в постоянной экспозиции, пока не продавалось, а продавалось оно стабильно к Рождеству.

Хозяева галереи, сладкая парочка по имени Пол и Барри, все еще звали меня «красавчиком», как двенадцать лет назад, когда мы только познакомились… и когда это вполне могло быть правдой. Тогда они щеголяли в цветастых рубашках с открытым воротом и золотых цепях; теперь, в зрелые годы, переоделись в дорогие костюмы и болтали все больше об акциях и фондовой бирже – по мне, так с этим они малость перегнули. Но общаться с ними все равно было приятно, особенно если видеться всего три раза в год: в сентябре, когда они заваливались ко мне в студию, поглядеть, над чем я там работаю, и отобрать картин для галереи; на выставке в октябре – торжественное открытие, тусовки, фуршеты; и в феврале, когда расплачивались за проданное.