Сын - читать онлайн книгу. Автор: Филипп Майер cтр.№ 108

Отойдя на несколько кварталов, мы раздели его, отрезали все, что там висело между ног, привязали к седлу и протащили пару раз мимо здания Конгресса. Когда мы его вздернули, он уже перестал сучить ногами. Я считал, что нужно снять скальп, но парни сказали, что он получил свое, и достаточно. Мы завалились в кабак, и меня выбрали капитаном, а не МакКеллана. Я подождал, пока остальные надерутся в стельку, потом вернулся и снял скальп с маркитанта. Мне всегда нравился наш капитан.

Если не считать Неекару и Эскуте, у меня не было поводов сомневаться в своем выборе. Я хранил верность другим рейнджерам и потом уже себе – именно в такой последо вательности. Тошавей был прав: ты должен любить других больше, чем собственное тело, иначе тебе конец, а изнутри он придет или извне – не имеет значения. Ты можешь грабить и зверски убивать, и это нормально, если ты делаешь это ради тех, кого любишь. Не бывает команчей с мрачным застывшим взглядом – они творили чудовищные вещи исключительно ради защиты своих друзей, своих близких и своего племени. Психологические переживания – это болезнь бледнолицых, которые воюют вдали от своего дома, во имя людей, о которых они ничего не знают. Существует миф о Диком Западе, который якобы осваивали одиночки, но в действительности все ровно наоборот; одинокий человек душевно очень слаб, к таким всегда относятся с подозрением. Если твою спину некому прикрыть, долго не проживешь; немного нашлось бы тех – и среди индейцев, и среди бледнолицых, – кто не позвал бы к костру незнакомца, встреченного ночью в прерии.

Люди приходили и уходили. Меня не каждый раз выбирали капитаном, но в отряде у меня всегда было почетное место. Я присматривал за новичками, даже если они были старше меня, и уже начинал думать, что жизнь определена на годы вперед, каждый из которых неотличим от другого. Лица вокруг сменялись, мы отправлялись в поход, после которого я укладывал их в могилу или провожал в мирную жизнь хлопком по спине. Проверив снаряжение и забросив револьвер оружейнику, седло и упряжь – седельщику, покупал новый костюм и рубаху, а свой земельный ваучер обменивал на коня, или виски, или еще что-нибудь полезное.

Потом сбривал шестимесячную бороду, выяснял, кто вскоре отправляется в рейд, и вносил свое имя в список рейнджеров.

Темно, шумно, она никак не может разобрать, где находится, – вокруг журчание воды, будто стоишь в бурном потоке. Двое спорят: это девочка, говорит один, на этот раз будет девочка, а потом другой голос, в котором она узнает отца, говорит: хорошо, дорогая. Барабанный грохот сердца, мощные волны дыхания. Она не может пошевелиться. Детские голоса. Братья, догадывается она.

Теперь что-то непонятное. Голоса говорят по-испански и еще на каком-то знакомом языке, но не разобрать. Жгучая боль. Трава высокая, солнце слепит глаза, бородатый человек в сверкающем шлеме неуверенно смотрит на нее, делает шаг вперед и вонзает в нее что-то. Вытаскивает и вонзает вновь, на этот раз протыкая насквозь, и сразу и человек, и солнце пропадают, остается только черное пятно.

Она открыла глаза. Огромная комната. Это были давние времена. Сразу стало легче; значит, это только начало, а вовсе не конец, она заблуждалась, заблуждалась всю жизнь.

Потом все исчезло. Она все придумала. Это лишь иллюзии, созданные ее мозгом. И в них нет финала. Дом исчез, клубится пыль, она видит звезды… хочется вернуться в грезы.

Фургон мчался слишком быстро, его заносило на поворотах, как будто водитель забыл, что едет по грунтовке, а не по асфальту. Она мгновенно поняла: что-то случилось; хотя машина была пока всего лишь пятнышком вдалеке, за ней поднималось облако пыли. С кем-то несчастье, это очевидно. Только не Хэнк. Скорее чувство, чем мысль. Она стояла в гостиной и смотрела, как приближается облако пыли. Если это не Хэнк, я каждый день буду ходить в церковь. Обещание показалось чересчур уж драматичным, почти смехотворным, пороху на это все равно не хватит. Но дурное предчувствие осталось.

Она сняла трубку телефона и позвонила доктору.

– Это Джинни МакКаллоу. У нас, кажется, кто-то ранен, полагаю, на охоте.

Она вышла на террасу. Один из слуг уже заметил, что происходит, и скакал к воротам навстречу фургону. Спешившись, он распахнул ворота, машина влетела во двор. Теперь ей казалось, что это ошибка, что машине здесь вообще нечего делать, внутри все похолодело, и захотелось убежать к себе.

Пикап затормозил прямо у дверей, и она бросилась по лестнице вниз. В кузове Хэнк вместе с одним из помощников. Тревога тут же испарилась – какая же она дурочка, слава богу, слава богу, она улыбалась, какая же она смешная, право. Но когда двое парней спрыгнули на землю, не глядя на нее, она поняла, что ошиблась.

Хэнк остался в кузове – лицо белое, рубаха насквозь пропитана чем-то темным, повсюду кровавые отпечатки, третий парень обнимал Хэнка и рыдал. Все в порядке, уговаривала она себя. В нем гораздо больше крови, чем здесь. Она взобралась в кузов, заваленный битыми куропатками, парень никак не хотел отпускать Хэнка. Дорогой, лепетала она, дорогой, ты меня слышишь; он приоткрыл глаза. Она прижалась к нему лицом; кто-то все повторял и повторял, как им жаль, как им жаль. Хэнк, это я. Открой глаза. Он открыл; увидел ее. Попытался улыбнуться, а потом лицо его застыло.

Примчался пес Хэнка; он бежал всю дорогу от садков с куропатками, запрыгнул в кузов, принялся вылизывать лицо Хэнка, лаять, дергал его, тянул за рубаху; его невозможно было оттащить от хозяина. «Уберите отсюда эту чертову собаку! – Ее голос. – Кто-нибудь, уберите пса». Пойнтер цапнул кого-то за руку, потом опять бросился вылизывать Хэнка, лай не стихал, и в конце концов один из парней силой выволок животное из машины. Ш-ш-ш, приговаривал кто-то, ш-ш-ш ш-ш-ш ш-ш-ш, то ли собаку успокаивали, то ли ее саму.

Осталась только одна мысль – нет нет нет нет. Она не хотела думать вообще. Лучше бы ее хватил удар еще там, в гостиной. Пойнтер не отходил от нее ни на шаг. Они повсюду путешествовали вместе, и восемь лет спустя, когда пес умер от старости, она едва сумела пережить это горе, даже работать не могла, как будто потеряла мужа во второй раз.

Хэнк был великим человеком. Бывают люди, кого Господь поцеловал при рождении, вот Хэнк из таких. Потеряв его… она задыхалась. Голоса людей звучали словно из-под воды. Она их слышала и не слышала. Да, надо думать о будущем. Она все еще чувствует боль, она жива. Неужели правда, что человек словно бабочка, живет одним днем? Она не знала. Но не хотела забывать. Я хочу помнить, твердила она. Я буду помнить буду помнить буду помнить.

22 июля 1917 года

На пастбищах Рейнолдса и Мидкиффа начали бурить. В городе нет ни одной свободной комнаты. Улицы забиты грузовиками, телегами, повсюду свалены груды бурового оборудования; люди спят в палатках или прямо на обочинах. Нил Гилберт сдает свинарник за восемьдесят долларов в неделю. Я ожидал взрыва гнева и неприязни из-за нашей фантастической удачи, но, как всегда, получилось ровно наоборот. Они считают наше процветание своим собственным, как будто аренда загона в свинарнике ничем не отличается от миллионных прибылей на нефти.