Такая вот революция получилась. Или не получилась. Из-за ерунды, между прочим, сорвалась. Из-за чистоплюйства и нерешительности. Вот если бы у Трубецкого не отказали бы нервы… Если бы балтийские матросики взяли бы Зимний в декабре тысяча восемьсот двадцать пятого, а не в октябре семнадцатого, если бы революционеры поставили к стенке Николая Павловича с домашними и заставили бы Константина… Сенат… Российскую империю — всех заставили бы крутиться, вертеться и строить счастье народное… даже, если придется, вопреки желанию этого самого народа…
И нужно было всего-то диктатору все взять в свои руки, правильно расписать роли, подготовить запасные варианты и не слюнтяйничать, а рубить, резать, стрелять… Чистоплюев из своих еще до начала восстания прижать к ногтю… вывести в расход, если понадобится.
Группы боевиков из народа. Что — мало бродяг и прочей сволочи шаталось в то время по России? Поляков привлечь, пообещать им свободу и Речь Посполитую «от можа до можа»… Сколько там нужно на Санкт-Петербург решительно настроенных и подготовленных людей? Не решительность на площади демонстрировать, а стрелять-резать-взрывать. Вариантов много — от прямого уничтожения царской семьи с родными и близкими до подлого нападения группы неизвестных на царя-батюшку да жену его с детишками. Группу можно просто уничтожить потом или арестовать и организовать показательный процесс…
Множество вариантов — результат один. Победа! Россия становится свободной уже в тысяча восемьсот двадцать пятом. И все это, по сути, зависит только от одного человека — князя Трубецкого.
— Ты понимаешь? Все будет зависеть от тебя и только от тебя. — Старцы похлопывали его по плечу, жали руку от избытка чувств.
Мы бы и сами, говорили они, но ты же понимаешь, что только ты… Так уж сложилось, понимаешь? Но ты же можешь? Ты можешь! Вот сделай все как мы говорим — и все получится. И восстанет Россия! Поднимется с колен… Хотя… тьфу ты, что значит — поднимется? Она на них никогда не опустится, сама кого хочешь в любую позу поставит.
Можно было бы попытаться тебя отправить поближе к решающему моменту, в год эдак восемьсот двадцатый. Но пока ты акклиматизируешься, свыкнешься с новым телом… Вообще можешь прослыть сумасшедшим, лишившимся памяти. И кто с тобой после этого заговоры строить будет? А уж диктатором и подавно не назначат. Так что давай мы тебя в тысяча восемьсот двенадцатый?.. В июнь. Если что — все странности твоего поведения можно будет списать на жару, волнение, тепловой удар, в конце концов.
Мы-то не знаем, как пройдет вселение в тело. Пока только одни предположения да гипотезы…
— Я понимаю, — говорил Трубецкой, который тогда еще не был ни Трубецким, ни князем. — В июнь — так в июнь.
— Да-да, — радостно кивал Председатель, потирая крохотные свои ручонки, в жизни не державшие ничего тяжелее ручки с золотым пером да ложки с черной икрой. — Там война, подвиги… вы ведь со своими талантами, своей подготовкой точно прославитесь. Если уж сам будущий диктатор восстания… струсивший диктатор слыл героем и дослужился до полковника, то вы… вы…
Он не спорил.
Хрен их переспоришь, восторженных членов Комитета Спасения. Все так удачно сложилось: он подходит для переброски идеально… на генетическом уровне… идеально входил в резонанс, обладал весьма специфическими навыками и IQ имел намного выше среднего. Но самое главное — выбора у него не было. Вернее, был, но был этот выбор хреновым, хуже не придумаешь. Либо вселяться в князя Трубецкого в эпоху полного отсутствия туалетной бумаги и антибиотиков, либо — на тот свет.
— Мы пробовали договориться, — сказали ему, — но ничего не получится. Да, там (многозначительный взгляд на потолок) все понимают, ваша невиновность не вызывает сомнений, но политика, знаете ли… А так — вы будете жить. Тот, настоящий князь Трубецкой, несмотря на свои раны и на каторгу с Сибирью, прожил семьдесят лет. А при более здоровом образе жизни вы гарантированно проживете и эти семьдесят, и даже еще дольше.
Ну и великие дела, конечно. И значимая, по-настоящему значимая цель в будущем — это очень важно.
Вы князь! Вам вершить историю! Вам спасать Россию!
Пошли вы к черту, старые маразматики! То, что у него не было выбора, еще не значит, что он будет послушно исполнять ваши приказы, пожелания и намеки. Возглавить то восстание? По-настоящему его подготовить? Так, чтобы и подлость была нездешняя, и методы прогрессивные.
К черту! Я не желаю… Я не стану… Я…
Трубецкого тронули за плечо. Тряхнули.
— Что? — не открывая глаз, спросил Трубецкой.
— К вам просится посетитель, Сергей Петрович, — сказал Томаш.
— Кто там еще?
— Капитан Люмьер.
— Вот ведь сволочь, — сказал Трубецкой. — Достал-таки.
Глава 08
За крохотным банным оконцем уже было почти темно. Если бы не было факелов в руках осаждавших — так совсем ничего нельзя было бы разглядеть. А так… Человек пять драгун, пехотинцы из линейных полков, две-три медвежьи шапки — не разглядеть, то ли просто гвардейцы, то ли гвардейские егеря. Саперы с топорами, куда же без них при осаде…
— Драгуны с конскими хвостами, уланы с пестрыми значками… — пробормотал Трубецкой, глядя в окошко. — Все промелькнули перед нами, все побывали тут…
— Где уланы? — спросил Бочанек.
— Не обращай внимания, — отмахнулся Трубецкой, — так, бред контуженного.
— Но там были поляки… — с ударением на «о» сказал Томаш. — Это они остальных удержали, чтобы не стреляли и не напали на дом…
— Какие молодцы эти ваши поляки, — кивнул Трубецкой и зашипел, хватаясь за голову: — Поддерживают своих. Вон, прекрасную даму в обиду не дают…
— Вам что-то не нравится в поляках? — поинтересовалась Александра, почти невидимая в темноте, царившей в предбаннике.
— Мне не нравится, что вы устроили здесь конкурс на выживание, пенькна пани. Я бы даже сказал — найпенкнейша из здесь присутствующих.
— Хам, — сказала Александра. — Неблагодарный хам!
— То есть я вам должен быть признателен за то, что умру не один, а в компании? — спросил Трубецкой. — Ехали бы вы себе и ехали… Улица была свободна, выскочили бы из города, а там… там — домой…
— И как мы сразу об этом не подумали, — сказала Александра. — Если бы я могла, то и уехала бы, но этот молодой идиот…
— Это я, — пояснил Бочанек.
— …этот молодой идиот решил, что вас нужно спасать. И я была вынуждена… Ну не умею я вслепую управлять лошадьми, так уж получилось… Вот и пришлось… А так… Так я бы вас своими руками…
— Так на здоровье! Вас же никто не держит! — воскликнул Трубецкой, все еще не решаясь отойти от стены. Голова кружилась, тошнота подступила к самому горлу — сотрясение мозга он, кажется, все-таки заработал. И то, что поспал немного, особого облегчения не принесло. — На все четыре стороны! Идите, скажете, что я опомнился, что княжеская кровь все-таки взяла свое, что благородство не пропьешь и я одумался и отпустил вас… и вашего слугу… или брата… как хотите его назовите — тоже отпустил. А сам я… Может, подстрелю кого, вон как ребята свободно ходят, совсем страх потеряли…