Завидное чувство Веры Стениной - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 98

Зубы у всех детей, за исключением Евгении, были плохими, но Ереваныч не сдавался — он был упрям и последователен во всём, что касалось воспитания и здорового образа жизни. И сам мог служить вдохновляющим примером — к вожделенному дамскому «не курит, а пьёт только по праздникам» прилагались полезное питание, ежедневная двухчасовая разминка на тренажёрах, тридцать минут плавания, обливания ледяной водой и прочие страшные вещи.

— Вечно жить собирается, — съязвила однажды мать, и Лара, хихикнув, заметила вспышку страха в Стёпиных глазах: его испугало, что мучитель действительно будет жить целую вечность! Тётя Юля, когда дети начинали жаловаться на Ереваныча, каждый раз отмахивалась — ерунда! Он такой заботливый-щедрый-внимательный! Воспитывает вас, будто у него других дел нет! Уроки учит со Стёпой, сам ему математику объясняет! Да о таком отце любая мечтала бы!

Лара и Евгения угрюмо молчали и только поздним вечером, перед сном, шёпотом сверяли показания. Обе страшно жалели Стёпу, которому доставалось ещё и за то, что он был мальчиком. Чаще всего Ереваныч обращался к нему со словами: «Ты чё, как баба», и непрестанно ждал от хрупкого семилетнего мальчика решительных мужских поступков, а возможно, даже героических подвигов.

Стёпа тоненько плакал за стеной, и Евгения утешала его как могла — когда Ереваныч уходил тренироваться, она рисовала для мальчика истории в картинках. Он сидел рядом и счастливо дышал, раскрыв рот. Совсем недавно Лара нашла в шкафу один из этих комиксов, случайно попавший к Стениным, — сквозным героем был сам Стёпа, взрослый и сильный, немного, впрочем, похожий на шинного мишленовского человечка. Нарисованный Стёпа успешно боролся со злом, принимавшим самые неожиданные формы: иногда оно представало в облике старушки, иногда принцессы, но чаще всего это была опасная компания мужчин, вооружённых гигантскими зубными щётками. У каждого злодея бугрились рельефно прорисованные мышцы — Стёпа бдительно следил за тем, чтобы с этим Евгения не халтурила.

— Нарисуй мускулистов, — попросил он её однажды, и девочки поняли, что это слово для Стёпы — не прилагательное, а существительное, сущность, суть. Он так волновался, рассматривая нарисованные фигурки качков, что Лара и Евгения решили ни при каких обстоятельствах не рассказывать об этом взрослым. Ереванычу бы это явно не понравилось.

Большой красивый дом, построенный с любовью и заботой о самых незначительных мелочах, постепенно превратился в казарму. Сильнейшим впечатлением в жизни Ереваныча была срочная служба в армии — и он, скорее всего неосознанно, перенёс в мирную жизнь кое-какие военные привычки. Любил добродушно поглумиться над младшими по званию, требовал безусловного подчинения и стопроцентной аккуратности. Его боялись все, и даже рыбки под стеклянным полом старались забиться в дальний угол, стоило Ереванычу войти в гостиную. Единственным исключением была тётя Юля — когда она возвращалась домой, дух армии истаивал, как привидение при свете дня, а Ереваныч превращался в доброго дядьку с вполне простительными причудами. Этот дядька вдруг начинал совать в карман Стёпе тысячные купюры, гладить по голове Евгению и дружелюбно щипать за попу Лару.

Как всякие дети, они умудрялись быть счастливыми, несмотря ни на что. Ереваныч владел не только домом, но и впечатляющим куском леса, и даже выходом к озеру. Летом, когда они с тётей Юлей уезжали в Ниццу, Евгения каждый день водила Стёпу и Лару на прогулку — и это было прекрасно без всяких оговорок. Лара, как сейчас, видела перед собой Евгению в синем сарафане: вот она с серьёзным видом объясняет Стёпе, почему не нужно хватать руками бабочку:

— Ведь у неё и так очень короткая жизнь!

Увы, возвращались хозяева, и всё начиналось по-новому, точнее — по-старому. «Десны!», «Ты чё, как баба!» и так далее. Бизнес Ереваныча давно обходился без его прямого участия — не было нужды ежедневно ездить на работу и проводить там дни напролёт, как в начале славных дел. Он вставал в двенадцать, зевая, звонил в офис — иногда приезжал на пару часов, но чаще всего руководил своим предприятием по телефону и очень этим гордился.

— Я всегда мечтал работать поменьше, — говорил он в добром настроении. И с наслаждением тратил время на путешествия, театры, друзей, тётю Юлю — но в первую очередь, конечно же, на воспитание детей. Ереваныч следил за всеми новостями из мира медицины и почти каждый месяц заводил в доме новые правила. Детям нужно было пить по два с половиной литра воды ежедневно — он требовал, чтобы это происходило в его присутствии. Для Стёпы заваривали какую-то специальную траву, пахнущую не слабее собачьей какашки, прилипшей к подошве. Евгению пичкали чесноком и свекольным соком, а Лару Ереваныч каждый день изводил гимнастикой, пока она не отказалась наотрез от регулярных поездок — и с тех пор бывала в Карасьеозёрском лишь несколько раз в году, на днях рождения и праздниках. Евгения была безутешна, теперь ей приходилось отдуваться за двоих, точнее — за троих, потому что Стёпу вскоре после Лариного дезертирства отправили учиться в Америку. Это была ещё одна причуда Ереваныча: он считал, что детей нужно как можно раньше отправлять из дома, и желательно как можно дальше. Для Стёпы нашли симпатичную школу-интернат, но мальчик пробыл там всего полгода — вернулся домой за гранью нервного срыва. Он был ещё мал, не умел завязывать шнурки и оставлять после себя чистоту в ванной — а именно эти вещи в определённом возрасте имеют решающее значение. Ещё и это имя нелепое — Стёпа. Одноклассники потешались: Стёпа, стьюпид, глупый по определению.

— Так ты бы представился Стивеном, — сказала ему потом Евгения, но Стёпа только рукой махнул. Хоть бы позабылась скорее эта Америка!

Английский язык мальчик знал неважно, кроме того, был мучительно застенчив, — и на русском-то не всегда решался сказать, что думает, не то что по-английски. В столовой ему ничего не нравилось, он скучал по маминой еде, и по самой маме, и по Ларе с Евгенией. Единственная радость — отсутствие отца — погасла в тоске по дому. Взрослые американцы были ничем не лучше детей — заводили со Стёпой разговоры о Чечне, и он нёс на своих тощих плечиках ответственность за всю российскую политику. Спрашивали, почему он повсюду таскает с собой рюкзачок — «Putin may call?». Стёпа не отвечал, хотя ему было обидно и за себя, и за Путина, а в рюкзачке лежала мамина фотография и два письма от Евгении, которые он перечитал, наверное, раз четыреста. В один из конвертов был вложен листок с «мускулистами» — мальчики из класса выкрали его и начали дразнить стьюпида голубым. Когда ездили на экскурсию в Гранд Каньон, одна женщина в парке спросила Стёпу, откуда он, — и, услышав про Россию, отпрыгнула так, будто боялась, что он, как в фильме, достанет «калаш» и начнёт стрельбу в упор. В общем, Стёпе с лихвой хватило Америки — бесценное время телефонных разговоров с мамой он целиком тратил на уговоры забрать его отсюда — и в конце концов женщина поддалась. Ереваныч был страшно разочарован тем, что сын не использовал «жирный шанс хорошо устроиться в жизни». Объявил, что больше не собирается ему помогать. Стёпа не без труда окончил девять классов — и поступил в кулинарное училище, где ему сразу же понравилось. Сейчас он работает в ресторане — много раз приглашал Лару с мамой на ужин, но они всё никак не соберутся. Да и мать переживает, что Лара слишком много ест — какие уж там рестораны.