– Господи, конечно, нет. Мы все – одна дружная семья. Я хорошо обращаюсь с сотрудниками, и они меня уважают. У нас не бывает ссор.
– Вы сказали, что пока вы стояли на площадке, мимо вас прошло несколько человек, – продолжал инспектор. – Вы не заметили, кто это был?
– Нет. Я стоял спиной к проходу.
– Скажите, вы не помните, – спросил Аллейн после небольшой паузы, – не было ли кого-нибудь на соседней площадке, по другую сторону переходного мостика – той, что относится к нашему вагону?
– Вряд ли. По крайней мере, когда я вышел, там никого не было. Может быть, он появился позже. Понимаете, там было темно, а еще этот шум и ветер. Я надвинул шляпу почти до глаз и замотался в шарф. К тому же я стоял у перил, почти спиной к площадке.
– Это было перед тем, как мы подъехали к последней станции, как ее там – Охакун?
– Да, минут за тридцать.
– Который был час, – обратился Аллейн к Хэмблдону, – когда я проснулся и мы начали беседовать? Я тогда посмотрел на время, помните?
– Десять минут третьего. А что?
– Ничего. В Охакун мы прибыли в два сорок пять.
Хэмблдон бросил на него быстрый взгляд. Каролин широко зевнула и устало прикрыла глаза.
– Уверен, вам хочется спать. Хэмблдон, идемте.
Он встал и уже собирался пожелать спокойной ночи, когда в дверь кто-то постучал.
– Ну вот, пожалуйста, – развела руками Каролин. – Что на этот раз? Они хотят проделать еще одну дырку в моем билете? Войдите!
В купе влетела Валери Гэйнс. На ней были блестящая пижама и легкий пеньюар – живая реклама нижнего белья из модного журнала. Она бросилась к Каролин, возбужденно размахивая руками.
– Я услышала ваши голоса и побежала к вам. Ради бога, простите меня, мисс Дэйкрес, но случилось нечто ужасное.
– Да, я знаю, – живо отозвалась Каролин. – Вам дал пинка пьяный футболист.
Мисс Гэйнс воззрилась на нее в недоумении:
– С чего вы… нет. Я даже не знаю, как сказать. Меня… обокрали!
– Обокрали? Пух, дорогой мой, до чего удивительный поезд. Ты слышал, что она сказала?
– Ужасно, правда? Только я легла спать…
– Валери, – перебила мисс Дэйкрес, – вы ведь знакомы с мистером Аллейном? Представьте себе, он знаменитый детектив, и ему ничего не стоит найти ваши бриллианты, как только он разберется с убийцей Пуха. Право, как удачно, что вы приехали в Новую Зеландию, мистер Аллейн.
– Рад, что вы так думаете, – сдержанно ответил Аллейн. – Но я буду очень благодарен, – добавил он, – если вы оставите мое ремесло в тайне. Путешествие часто превращается в пытку, как только вашим спутникам становится известно, что вы из уголовного розыска.
– Разумеется. К тому же так вам будет легче найти бриллианты Валери, правда?
– Не бриллианты, а деньги, – возразила мисс Гэйнс. – Крупную сумму. Перед отъездом папа дал мне кое-какие ценные бумаги, чтобы я могла обменять их в Новой Зеландии. Часть из них я взяла на корабль и дала на хранение судовому казначею, а перед прибытием в порт забрала обратно, и… с ними было все в порядке… и я…
– Хотите бренди? – внезапно предложила Каролин.
– Спасибо. Папа меня убьет, если узнает. Самое скверное, что я не могу даже вспомнить, когда они пропали. Глупейшее положение. Забрав бумаги у казначея, я положила их в кожаную папку и убрала в свой чемодан…
– Что было чертовски глупо, – мрачно вставил мистер Мейер.
– Наверное, но я ничего в этом не смыслю. Господи, какая же я дура! Короче, сегодня утром, открыв зачем-то чемодан, я пощупала эту папку: там захрустело, и я подумала – ну, все в порядке. Но буквально только что… мне не спалось в этом чертовом поезде, и я решила написать письмо… достала папку, а там – полно бумаги.
– Какой бумаги? – спросила Каролин с сонным видом.
– Такой, что я сразу подумала: не устроил ли мне кто-то дурацкий розыгрыш.
– Зачем? – спросил Аллейн.
– Что значит зачем? – нетерпеливо воскликнула мисс Гэйнс. – Вы в Скотленд-Ярде все такие добрые и наивные?
Хэмблдон что-то пробормотал на ухо Аллейну, и тот ответил: «Да, вижу».
– Бумага того же сорта, что была на корабле. Я сразу это заметила. Здорово, правда? Я имею в виду – то, что я это заметила. И что мне теперь делать, мистер Аллейн? Заявить в полицию? Господи, как скучно. Конечно, у меня есть кредитное письмо для поверенного в Миддлтоне, но кому нравится, когда его грабят?
– А вы заглядывали в эту папку после завтрака? – неожиданно спросил мистер Мейер.
– Э… вроде нет. Нет, точно не заглядывала. А что?
– Сколько там было?
– Не помню. Дайте подумать. Так, четыре… нет, пять фунтов на чаевые, пять я отдала Фрэнки, еще десять потратила в…
Она вдруг остановилась, и на ее лице появилось смущенное выражение.
– Короче, какая разница, – закончила она. – Фунтов девяносто. Они пропали. И бог с ними. Простите, что отняла у вас столько времени, мисс Дэйкрес.
Она шагнула к выходу, и Аллейн открыл ей дверь.
– Если вы позволите мне взглянуть на эту кожаную папку… – начал он.
– О, спасибо, но я думаю, что деньги все равно уже не вернуть.
– На вашем месте я бы показала ему папку, – рассеянно обронила Каролин. – Возможно, она приведет его прямо к футболисту-убийце.
– Какому футболисту-убийце?
– Расскажу утром, Валери. Спокойной ночи. Сочувствую вашей потере, но уверена, что мистер Аллейн найдет деньги, как только у него появится время. Ночь и так выдалась беспокойная. Давайте укладываться в наши тесные берлоги.
– Спокойной ночи, – ответила мисс Гэйнс и вышла.
Аллейн взглянул на Каролин Дэйкрес. Как только Валери Гэйнс исчезла за дверью, она закрыла глаза. Потом один из них приоткрылся. Это был большой, аккуратно подкрашенный глаз, и смотрел он прямо на Аллейна.
– Спокойной ночи, Кэрол, – попрощался Хэмблдон. – Спокойной ночи, Алф. Надеюсь, вы сможете заснуть. Ночь-то почти закончилась. Постарайтесь не думать о том, что произошло.
– Заснуть! – вскинулся мистер Мейер. – Не думать! Мы будем в Миддлтоне через час. Не стану даже и пытаться – у меня сна ни в одном глазу. А вы сами не стали бы думать, если бы кто-то попытался швырнуть вас в пропасть?
– Наверное, стал бы. Аллейн, вы идете?
– Да. Спокойной ночи, мисс Дэйкрес.
– Спокойной ночи, – ответила Каролин своим бархатным голосом.
– До свидания! – с горечью бросил мистер Мейер. – Простите, что побеспокоили.
Хэмблдон вышел в коридор. Инспектор уже взялся за ручку двери, когда Каролин его окликнула: