После стола прогулялись по Аллее Влюбленных, Долине Фиалок, Березовой тропе, потом завернули и прошли через Духову Рощу до Омута Дриад, где посидели и поговорили последние приятнейшие полчаса. Миссис Морган поинтересовалась, откуда взялось такое название Духова Роща, и смеялась до слез, услышав драматическое повествование Энни о некоторых памятных прогулках и встречах в сумерках с нечистой силой.
– Это был действительно праздник разума и такой душевный прилив, правда? – спросила Энни Диану, когда гости уехали и девушки остались одни. Я даже не знаю, от чего я получила больше радости случая миссис Морган или глядя на миссис Пендекстер. Я думаю, у нас получилось лучше, чем если бы мы ждали их и готовились. Попей со мной чаю, Диана, посидим и еще поговорим.
– Присцилла говорит, что сестра мужа миссис Пендекстер замужем за английским графом. А она два раза брала сливы, – добавила Диана, словно одно с другим было несовместимо.
– Смею сказать, даже английский граф не стал бы отворачивать своего аристократического носа от варенья Мариллы, – гордо заявила Энни.
Энни не стала вспоминать о несчастье, приключившимся с ее собственным носом, когда вечером давала Марилле отчет о прошедшем дне. Но пузырек с лосьоном она взяла и вылила в окно.
«Больше не буду употреблять всякие средства для красоты, твердо сказала она себе. Они, может быть, и годятся для внимательных, осторожных людей, но для таких, которые безнадежно обречены делать ошибки, а я, похоже, к ним отношусь, это абсолютно излишний соблазн».
Глава 21
Эта милая мисс Лаванда
Школа открылась, и Энни вернулась к своей работе с меньшим числом теорий, но значительно большим опытом. У нее появилось несколько новых учеников в возрасте шести-семи лет большеглазыми существами, желающими познать этот мир чудес. Среди них были Дэви и Дора. Дэви сидел с Милти Бултером, который ходил в школу второй год и уже умел ориентироваться в этом мире. В воскресной школе Дора договорилась с Лили Слоун, что они будут сидеть вместе, но Лили Слоун не пришла в первый день занятий, и Дору посадили к Мирабел Коттон, девочке десяти лет и потому, в глазах Доры, одной из «больших девочек».
– Я думаю, школа это та еще потеха, – сказал Дэви Марилле в первый вечер после возвращения домой. – Ты говорила, что мне будет трудно высидеть спокойно. Это действительно, ты права, ты вообще чаще всего бываешь права, это я заметил. Но можно болтать ногами под столом, и это здорово помогает. Отличная штука так много ребят, есть с кем поиграть. Я сижу с Милти Бултером. Отличный парень. Он длинней меня, но зато я шире. За задним столом лучше сидеть, но там нельзя сидеть, пока у тебя не вырастут ноги и ты будешь доставать до пола. Милти на своей доске нарисовал портрет Энни, ужасный получился, и я сказал ему, что если он будет так рисовать Энни, я ему дам на переменке. Я хотел обломать ему рога, но побоялся… обидеть его в лучших чувствах. Это Энни так говорит, что нельзя… обижать в лучших чувствах. Это вроде как жуткое дело, когда обижают в лучших чувствах. Если тебе надо что-то сделать, то лучше тресни как следует, но не обижай чувства. Милти сказал, что не боится меня, но сделает мне приятное и назовет картину кем-нибудь другим, и он взял и стер имя Энни и написал Барбару Шоу под низом. Милти не любит Барбару, потому что она зовет его «сладенький мальчик», а раз погладила по головке.
Дора вначале сказала, что ей нравится в школе, но она вела себя дома уж слишком тихо, даже по ее меркам, а когда Марилла велела ей идти к себе наверх и ложиться спать, она стала топтаться на месте, а потом заплакала.
– Я… я боюсь, говорила она сквозь слезы. Я… я не хочу идти одна, там темно.
– Что это вдруг взбрело тебе в голову? – удивленно спросила ее Марилла. – Все лето ты спокойно шла спать и ничего не боялась.
Дора продолжала плакать, поэтому Энни взяла ее на руки, ласково погладила по головке и шепотом спросила:
– Ну-ка скажи Энни, в чем дело, моя сладкая. Что тебя пугает?
– Я… я боюсь дядю Мирабель Коттон, – плача сообщила Дора. – Мирабель Коттон рассказала мне сегодня в школе все про свою семью. Почти все в ее семье поумирали. Все дедушки, все бабушки и так много дядь и теть. Мирабель говорит, что у них привычка умирать. Мирабель очень гордится, что у нее так много мертвых родственников, и она рассказала мне, от чего все они умерли и что они говорили, и как они выглядели в гробу. И Мирабель говорит, что одного из ее дядь видели, как он гуляет по дому, после того как его похоронили. Ее мать видела его. Других я не боюсь, а вот о дяде только и думаю, не могу не думать.
Энни провела Дору в спальню и сидела рядом с ней, пока она не заснула. На следующий день Энни оставила Мирабель Коттон на переменке в классе и «ласково, но твердо «дала ей понять, что если ей уж так не повезло и у нее такой дядя, который имеет обыкновение гулять по дому, после того как он в заведенном порядке был предан земле, то это не лучший тон рассказывать об этом эксцентричном джентльмене своей соседке по школьному столу, находящейся еще в нежном возрасте. Мирабель посчитала, что это было слишком жестоко со стороны Энни. Коттонам нечем было особенно похвастаться. Как же Мирабель поддерживать свой престиж среди школьников, если ей запрещают делать капитал на фамильных привидениях?
Миновало золото сентября, пришел в очаровательном пурпуре октябрь. В одну из пятниц к Энни пришла Диана.
– Я вчера получила письмо от Эллы Кимболл, Энни, и она приглашает нас на чай завтра, во второй половине дня, познакомиться с ее кузиной Айрин Трент, из города. Но у нас лошади завтра заняты, твой пони хромает, тоже нельзя. Значит, я считаю, мы не сможем.
– А что, мы не можем пойти пешком? – предложила Энни. – Если мы пойдем прямо через лес, то выйдем на западно-графтонскую дорогу недалеко от дома Кимболлов. Прошлой зимой я ходила этим путем и знаю его. Это не больше четырех миль. А домой мы пешком не пойдем, Оливер Кимболл наверняка подбросит нас. Он даже будет рад случаю, съездит повидаться с Кэрри Слоун, а просто так отец, говорят, не дает ему лошадь.
И было решено, что они пойдут пешком, и на следующий день во второй половине дня они тронулись в путь. Они двинулись по Аллее Влюбленных, мимо задов фермы Катберт, где увидели дорогу, ведущую сквозь буково-кленовый лес, охваченный чудесным буйством пламени и золота, мирный и спокойный.
– Словно год встал на колени в огромном соборе, залитом сочным светом, правда? – мечтательно произнесла Энни. – Спешить через эту красоту – нехорошо, по-моему. Это так же неприлично, как бегать по церкви.
– И все-таки нам нужно спешить, – сказала Диана, взглянув на часы. – У нас и так мало времени остается.
– Ладно, я пойду быстро, только ты не заставляй меня говорить, – сказала Энни, ускоряя шаг. – Я хочу напиться красоты этого дня. Я чувствую, что он подносит ее к моим губам, будто кубок пенящегося вина, и я делаю по глотку с каждым шагом.
Может, потому, что Энни была слишком поглощена «пенящимся вином», она пошла по левой дороге, когда они вышли к развилке, хотя следовало пойти вправо. Уже потом она называла эту ошибку самой счастливой в своей жизни. В конце концов они вышли к пустынной, заросшей травой дороге. И никаких домов вдоль, одни молодые елки.