Белое пламя, составлявшее сейчас суть Хедина Познавшего Тьму, белое пламя, так похожее на развевающиеся волосы Сигрлинн на пороге старого замка, не могло не ощущать жалость. Эти души беспомощны, словно тонущие дети, что проваливаются в глубины окончательной смерти и никак не могут достичь дна. Быть может, ужас и заключён в этом кошмаре вечного падения?
Жалость держала, как жесткие скобы соединяют воедино брёвна уже разбитого бурей корабля, давая тем самым возможность спастись тем, кто за них из последних сил цепляется.
Хедин не мог видеть, что кроется на самом дне колодца. Свет не мог вырваться оттуда – но лишь привычный ему свет.
Сейчас он сам становился чем-то иным, сам не в силах дать этому определение. Но чем дольше он падал, тем яснее и отчётливее становилось ощущение, что впереди не просто «нет дна». Его «нет» очень, очень странным образом. И сквозь него – нет, не «виден», но опять же «чувствуется» – ход в бесконечность, в истинную бесконечность.
Там, где кончалось «падение» и начинался тот самый «ход», – там засело, сжалось, скруглилось Нечто.
Неназываемый. А может, Неназываемая. Или Неназываемое.
Без формы, абсолютно. Без формы, без цвета, без размера, без иного признака, свойственного тому, что существует в Упорядоченном.
Потому что сам Неназываемый даже здесь, в сердце чёрной сферы, был не существом, не сущностью, не камнем, не скалой, не чудовищем.
Он был изменением в ткани самого пространства. Если текущую от Источников новосотворённую пустоту уподобить ткани, то Неназываемый был дырой от сучка в доске, по которой скользит эта ткань.
Души плыли туда, Хедин вбирал в себя их шёпот. Они словно торопились высказать всё накопленное, словно не сомневались – он, Новый Бог, вынесет их слова отсюда. Пусть в нём, но они будут существовать дальше.
Если, конечно, он не найдёт способ вырвать их даже и отсюда.
Нет, он не мог познать Неназываемого. Познать Тьму сумел, но здесь – даже его сознания не хватало, чтобы вместить подобное.
Ведь сперва ему казалось, что «конец» наступит, когда он достигнет границ чёрной сферы, однако это оказалось лишь вратами, преддверием.
Мало-помалу, но души опередили его. Они убыстрялись – Хедин же, напротив, замедлялся.
А потом души начали исчезать. Исчезать, не достигнув закуклившегося Неназываемого. Не увидел Хедин и памятных по самому первому вторжению вызванного Ракотом страшилища чёрных щупалец, что гонялись за живыми в обречённом мире.
Нет, души просто исчезли, оставляя на своём месте провалы в пустоте. Словно обменялись местами; души – «туда», а обратно – пустота в пустоте.
А потом Хедин остановился. Души исчезли; он ничего не мог сделать, не мог ничем им помочь, и эта несправедливость обжигала. Он никогда не прозывался «Владыкой Мёртвых», но сейчас готов был бы многое отдать за подобное звание.
Здесь нет привычной силы, нет магии, она не просачивается сквозь чёрную сферу, гибнет на её границе. Черпать что-то можно только в себе.
Его коснулось – нечто. Коснулось внутри и снаружи, точно бестрепетно сунув руку в полыхающий белым костёр.
Ни слов, ни понятий у Неназываемого не было. И быть не могло, но они оставались у тех душ, что ему удалось заполучить.
Исчезнувшие души тем не менее кричали, говорили, шептали. Стонали, выли, рыдали. В этой какофонии, обрушившейся на Хедина, почти ничего невозможно было разобрать – каждый голос говорил только о себе, про себя и за своё, не в силах осознать ничего иного.
В накатах и откатах, приливах и отливах этого потока Хедину чудился некий порядок, некая последовательность, упорядоченность…
Но вот души умолкают одна за другой, и чувство Познавшего Тьму, будто ему удалось уловить некие закономерности в омывавшем его шуме, исчезает.
А там, далеко-далеко, в Упорядоченном, Хедин-исполин видит, как словно из ничего возникают козлоногие. Возникают в потоках пустоты, рушащейся в бездну Неназываемого.
Есть, понимает теперь Хедин, иные дороги через Упорядоченное. Несхожие с Межреальностью, несхожие с пространством обычных миров.
Таков, очевидно, и сам Путь, что прокладывает Неназываемый.
Хедин, ставший белым огнём, понимает, что пора.
Он знал, на что шёл, когда отправлял сюда часть себя самого.
Он закрывает глаза. Несуществующие, оставшиеся только в памяти.
Сигрлинн – ты не подведёшь, я знаю.
Он знает, как возникают козлоногие. Он знает, как устроен Путь, хотя и не сможет повторить ничего подобного.
Он должен…
Он должен остаться здесь.
Заклятия, предусмотрительно оставленные подле священного Урда, сделают своё дело… если сделают. Он мог лишь надеяться.
Потому что тот Хедин-гигант, вольготно растянувшийся по-над всем Упорядоченным, с Планом справиться не сможет.
И это Познавший Тьму тоже знал, когда ещё только начинал плести исходные заклятия.
Знать бы ещё, чем ответит пресловутый Закон Равновесия.
…Там, далеко-далеко, в Упорядоченном, другой, большой Хедин, Хедин-вселенная, чуть было не хлопнув себя по несуществующему лбу, привёл в действие тщательно составленные чары.
Чары, направленные на него самого.
Он начинал стремительно сжиматься, сокращаться, поднимаясь туманом над протянувшимися из конца в конец Сущего жилами, где струилась кровь Упорядоченного.
Белый огонь Хедина-частицы, давно переставшего быть, само собой, и белым, и огнём, ощутил, как его начинает нести, подхватывает странная, небывалая, никогда доселе не ощущаемая сила.
Он разом и проносится мимо сжавшегося клубка-провала, сути Неназываемого, и оказывается без какого бы то ни было временного зазора за пределами чёрной сферы, по-прежнему жадно поглощающей новосотворённую пустоту.
Правда, не весь.
Часть его остаётся там, в чёрной сфере. Часть? Тень? Отпечаток? Копия?
Словно та пустота, неведомым образом перенёсшаяся сквозь чёрный предел и заполнившая оставленную им «вмятину», подобно расплавленному металлу, заполняющему форму в мастерской литейщика, обратилась в подобие его, Хедина.
Он не дал овладеть собой ни ужасу, ни даже просто озабоченности.
Он возвращался – потому что вокруг Обетованного вот-вот вспыхнет битва.
Но что-то так и осталось позади, осталось если не навсегда, то… надолго.
Время терять нельзя, План очень плотен, без щелей и лакун.
Хедин возвращается, стараясь не думать об оставленном Неназываемому сознании.
Глава 7
Сильвия Нагваль, дочь Красного Арка, носительница крови Хаоса, как ей нравилось думать о себе, перевернулась на спину и открыла глаза. В зев пещеры пробивался свет, свет Междумирья, где миновала очередная странная «ночь» и наступил не менее странный «день».