Ратоборцы - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Югов cтр.№ 107

Укитья начал рассказ – рассказ, даже и в этот миг построенный витиевато, наподобие некоей былины, и Наган стал слушать его с явным наслажденьем, словно бы импровизацию певца на одном из придворных торжеств.

По рассказу Укитьи выходило, что во всем виноваты были те двое русских, на чьей обязанности было разведать броды через Клязьму и обозначить их справа и слева. Заостренные жерди, натыканные поперек речки, не выдержали на левом крыле напора переправлявшейся конницы и упали. Таким образом граница безопасного брода нарушилась, и вот трое потонули.

Вскоре Акиндин Чернобай и Егор Чегодаш – мостовщик и коневой лекарь – предстали перед Наганом.

Чегодаш слегка поотстал, как младший, и остался в кустах, а купец Чернобай был двумя стрелоносцами подведен к самому коню царевича. Мостовщик упал ниц и долго пребывал так – лбом в землю, отставя грузный зад в синих бархатных штанах. Налетевший ветер закинул ему на спину подол красной рубахи, обнажив полоску спины, однако Чернобай не посмел завести за спину руку, чтобы оправить рубашку, ибо знал, находясь уже целых двенадцать лет в тайном услуженье татарам, что это движенье его будет сочтено знаком неуваженья, а быть может, даже и колдовством, а потому уж лучше было оставаться недвижным.

По знаку Чагана двое стрелоносцев подняли Акиндина Чернобая на ноги.

– Где ты был, собака? – по-монгольски спросил царевич трясущегося купца.

Всегда находящийся близ царевича толмач насторожил уши. Однако услуги его не понадобились: русский купец, как, впрочем, и многие из торговцев, постоянно имевших дело с татарскими таможниками да и торговавших в самой Орде, ответил ему по-монгольски. И это спасло ему жизнь.

Чернобай стал объяснять, что не только рядом кольев, но еще и веревкою поперек Клязьмы обозначили они с кумом границы брода. Однако батыри из молодечества нарочно свалили жерди и утопили веревку, наезжая конями. Оттого и стряслась беда. А коли виноват чем – казните. Он же, Акиндин Чернобай, служил и еще послужит.

Чаган из-под опущенных ресниц тяжелым взглядом глядел на потное лицо Акиндина. Затем лениво поднял тяжелую плеть и ударил его плетью по лицу. Багровый след тотчас же вспух наискосок жирной щеки купца. Акиндин вскинул было руку – прихватить щеку, но тотчас же и отдернул. Только слеза выкатилась из глаза. И это его смиренье тоже понравилось монголу.

– Ступай, собака, – сказал он, и отвернулся, и стал смотреть в сторону переправы.

Акиндин Чернобай побежал к той гривке леса, где отстал от него Чегодаш. Колдун выступил к нему навстречу из-за кустов, за которыми стоял.

– Ну что, кум? Как?.. – спросил он. – А я ведь пошептал тут малость. Чего дашь? – спросил он и по-озорному блеснул глазами.

Ни слова не отвечая, купец сунул ему кулаком в нос так, что Чегодаш чуть не свалился с ног, и кровь закапала у него из ноздрей.

Царевичу Чагану наскучило смотреть на бесконечную переправу, и он отъехал, сопровождаемый медиком-теленгутом и гадальщиком-ламою, к своим шатрам, разбитым в березняке. Шатры были из ослепительно-белого войлока с покрышкой из красного шелка. Их было семь. Один – самого царевича. Другой – для стражи. Пять остальных кибиток – для жен с их прислугой. В одной помещалась главная супруга царевича – Кунчин; в другой – другая супруга – Абга-хатунь, в третьей – третья – Ходань; в четвертой – четвертая, бывшая дочерью китайского императора, – Эргунь-фуджинь; пятая кибитка была предназначена для Дубравки.

Бедная Дубравка и не подозревала, что для нее уж и кибитка готова! Переодетая княжичем, с косичками, подобранными тщательно под круглую, с золото-парчовым верхом и собольей опушкой, шапку, сидя в седле по-мужски на золотисто-гнедом иноходце, великая княгиня Владимирская, стремя в стремя со своим супругом, взирала с холма боровой опушки на движенье татар.

Князь Андрей, уже недосягаемый для праздного и суетного, сидел на своем кабардинском аргамаке – сером, в яблоках, – одетый в серебряную кольчугу, поверх которой накинут был алый короткий плащ.

Князь был еще без шлема; лицо его казалось багровым. Время от времени чувство непередаваемого ужаса опахивало его, и князь боялся, что окружавшие его воеводы, дружинники, да и сама Дубравка, знают об этом.

Однако же немалый навык походов и битв под водительством брата помогал ему и сейчас быть или по крайней мере казаться на высоте своего положенья. Главное же было в том, что на него взирали сейчас тысячи людей с тем беззаветным упованьем, с каким воины взирают на вождя перед битвой.

Тогда у полководца, пускай до того и несмелого, вдруг вырастают крылья.

Так было и с братом Невского. Как бы в некоем приливе полководческого ясновиденья, Андрей Ярославич спокойным, решительным голосом, которого не узнавал сам, отдавал последние распоряженья перед битвой. И старый отцовский воевода Жидислав – красивый, струйчатобородый, горбоносый старик, высившийся конь о конь с князем, почтительно и со все более возрастающим доверием принимал эти распоряжения Андрея, с немалым удивленьем убеждаясь, что даже он, Жидислав, ничего бы не смог в них ни отменить, ни исправить.

И, чувствуя это, Андрей Ярославич все более укреплялся и успокаивался.

Нашествие полчищ Неврюя было своевременно узнано князем Андреем. Донесли ему и похвальбу ордынского принца: «В котлах мы увариваем наиболее непокорных!»

Андрей, когда ему стало известно об этом от захваченного в плен татарского разведчика, только рассмеялся и отвечал во всеуслышанье:

– А у нас так говорят, у русских: «Не хвались подпоясавшись, а хвались распоясавшись!..»

Радостный, приглушенный смех, понесшийся по рядам дружины, показал князю, до чего же вовремя упало на сердце воинов это удалое слово. И Андрей Ярославич добавил еще громче, еще удалее:

– Слышите, богатыри? В котлах нас грозится уварить поганая рожа татарская!.. Навыкли баранину свою варить!.. Ничего, сами мясом своим поганым котла отведаете сегодня!

Ответом был грозный, рокочущий гул, далеко отдавшийся в темном бору, где укрыт был княжеский большой полк Андрея.

Андрей Ярославич понимал, что сила татар – в коннице и что слабость наша – в нехватке этой конницы. Он видел, что сила наша – в пехоте.

Он так и сказал большим воеводам своим на полевом военном совете:

– Пехота – надежа моя! Коня где ж теперь взять, мы – не кочевые! А на работного конягу, на пахотного, взгромоздить мужиков – какая это конница будет! Будем их, татар, нажидать на себя!..

Так и сделали. Все пятеро больших воевод князя Андрея: воевода сторожевого полка – Онуфрий Нянька, сын того самого Няньки, что погиб от Батыя, обороняя Москву и Коломну; затем правой руки воевода – Онисим Тертереевич, большого полка – Жидислав, левой руки – Гвоздок и, наконец, затыльного – он же и засадный – полка, Егор Мстиславич, – все пятеро больших воевод одобрили и выбор места, где князь задумал встретить татар, и расстановку полков, и предложенный князем способ боя.