Впрочем, Подмастерье определённо молодец.
Когда он сказал подельнику, что завтра требуется вырезать хранителей алтаря инков в Корпус Кристи, Подмастерье даже не стал спрашивать, почему так рано. Он сам понимал, Художнику видней, – не говоря уж об элементарных мерах безопасности. Русо ведь неспроста ездил в запретное селение. Энрике… Они с Подмастерьем в начале своего пути думали обратиться к нему, посвятить в грандиозные планы, но… вовремя остановились. Он не настоящий жрец. Жертвоприношения в Корпус Кристи – театрализованное представление, там нет человеческих смертей, не льётся людская кровь: позор для служителя настоящей инкской религии, кормящего богов зла свиньями. Отступник заслужил свою смерть, да и его соглядатаи – тоже. Подмастерье неплохо организовал казнь: захватил с собой пятерых лихих ребят из знакомых, пообещав хорошо заплатить. Ну а после резни хватило и пары револьверов, чтобы расправиться с сообщниками. С близкого расстояния, со скорострельным оружием это так просто: десять секунд, двенадцать пуль и пять трупов… Пусть Энрике обижается лишь на себя самого – став на путь фальшивых жертвоприношений, он был обречён. Для заключительного ритуала друзьям крайне необходима «площадка» рядом с магнолией на алтаре Корпус Кристи, – и лучше захватить её самим, нежели выпрашивать у ренегата. Художник не признается Подмастерью, но друг прав: зря они не прикончили русо. Увы, опьянённый успехом, творец не догадался сделать это в начале своего пути, а сейчас уже поздно. Дом следователя охраняют, в полицейском участке стрелять бесполезно (слишком много людей вокруг, схватят), по улице русо просто так не гуляет. Была идея нанять специалиста (в трущобах их пруд пруди), но вдруг убийцу поймают за исполнением и у него развяжется язык? Тогда всей истории конец. Нет уж, так даже интереснее. Художник не ищет лёгких путей, ему не хочется небрежно намалевать картину валиком, как жалкий маляр: он не мелочится, создавая шедевр на века. Да, пусть русо доживёт до триумфа Художника. Увидит, что случится во время diablada. Ощутит свою ничтожность в сравнении с гениальностью противника. А уж в том, что он гений, Художник не сомневался. Ему это говорили в семье даже чаще, чем следовало. И мама, и папа души в нём не чаяли. Ныне покойный отец спал и видел, чтобы Художник посвятил жизнь изучению наследия предков… Пусть он и не пошёл по родительским стопам, избрал другую профессию, но зато преуспел в качестве любителя. Изучил наследие на славу – вся столица ночами трясётся, ему это даже льстит. Художнику сразу стало ясно: религия инков – это вообще-то по-настоящему. Народу смешно, что в просвещённом XX веке можно верить в нерождённых и призрачную армию Уку Пача? Да ладно. Они – продукт своего времени. Сейчас людей не удивляют штуки вроде: снял трубку телефонного аппарата и слышишь голос другого человека в Северной Америке или в Европе. Они даже не задумываются, благодаря чему это происходит. Автомобили, аэропланы, радио, электричество… Да чего только нет! И человечество воспринимает такие вещи как должное, не расценивая их как колдовство и сумасшествие. Зато мёртвых и нерождённых демонов в подземельях, конечно же, быть не может. Это выдумка, бред чокнутых жрецов индейцев-кечуа, вообразивших себе невесть что под воздействием дыма коки. А между тем инкская цивилизация была значительно богаче нищих оборванцев под крестом и в рыцарских доспехах, притащившихся сюда с другого конца света. Те молились, прося Иисуса на небесах выполнить их желания, а инки давно и прочно усвоили: мечты о завоеваниях, власти, деньгах вовсе не бесплодны, но за их осуществление надо платить. Мертвецы Уку Пача сделают всё для тебя, пусть ты и недолго будешь пользоваться плодами их услуг, – но они придут за процентами. Напыщенные жители XX века считают себя слишком современными, чтобы осознать: мифология инков – не выдумка.
Художник выбрал в растворе голову. Самую красивую, какую мог.
Слипшиеся от соли пряди. Помутневшие глаза. Раскрытый рот с белыми кристалликами на губах. Подойдёт. Взяв голову за волосы, он понёс её вниз – в специально оборудованную комнату. Спустившись по ступенькам, Художник пригнулся и вошёл в маленький грот… Раньше здесь хранили свиные потроха, пол пропитался бурой кровью. В нише, у стены, меж двух чёрных свечей стояло изображение Повелителя. Художник с порога встал на колени, обращаясь к его величию. Держа голову в вытянутой левой руке, запел песнь – посвящение на кечуа, раскачиваясь вперёд-назад, как болванчик в одной из китайских лавчонок Баррио де Чино. Песнь, сколь мелодичная, столь и заунывная, отражала единство скорби и радости от встречи с Повелителем. Статуя взирала молча, но он знал: Повелитель всё слышит. Схватив лежащий на полу дымчатый нож из вулканического стекла, Художник рывком поднялся с колен и без колебаний нанёс себе лёгкую рану ниже левого соска – туда, где татуировка изображала лицо Исполняющего Желания. Струйки крови синхронно стекли к лобку, окрашивая татуированную кожу в алый цвет. Ещё один, более глубокий разрез. Ах, как же сладко, да. Пожалуйста, ещё. Он прижал к себе голову мёртвой девушки, чувствуя нос и мягкие губы, вытираясь волосами, как полотенцем (пряди сейчас же намокли от крови), и начал ритмично двигаться, высоко подпрыгивая, почти взвиваясь в воздух. Художник пел Великую Песнь Уку Пача, которую в стародавние времена исполняли жрецы инков.
Я клянусь тебе в верности.
Я дарую тебе мои жертвы.
Желание за кровь – я плачу.
Приди ко мне, поднимись.
Станцуем вместе, не отказывай.
Я дам тебе, что хочешь ты.
Даруй мне то, что хочу я.
Умоляю. Умоляю. Умоляю
[26]
.
Этот же танец когда-то плясали и Инка Атауальпа, и Инка Манка. Неизвестно, избежали ли его Франсиско Писарро и Диего Альмагро. Зато они обращались к сонму духов, нерождённым, армии мёртвых, да хоть и к полубогам (проблема как раз в слове «полу»), жертвуя обычное мясо. Он дарит Повелителю произведения искусства, и сомнений быть не может – бог обязательно откликнется. Конечно, трудно оценить, насколько чувство прекрасного развито у существа, тысячелетиями живущего в темноте среди мертвецов, не поднимающегося на поверхность. Но он должен прийти. Скоро. Скоро. Скоро.
В ушах Художника зазвучал барабанный бой.
Он закрыл глаза. Ему виделись легионы инков, раскрашенные золотой краской, с перьями на шлемах, в кожаных доспехах, зажавшие короткие мечи в мускулистых руках. Жрецы, провозглашая славу Виракоче, возлагали на жертвенники только что вырванные из грудей дымящиеся человеческие сердца – на прямоугольных камнях по-змеиному адски шипела кровь. Пленников толкали к алтарям, и они шли с безволием обречённых, без сопротивления подставляясь под ножи. Словно работа на фабрике. Р-раз – и грудь пленника взрезана, фонтан красной жидкости, сильные руки жреца с хряском раскрывают рёбра, сердце вырвано под торжествующий крик толпы. Боги получают свой завтрак, как положено издревле. Император Атауальпа, чей золотой трон покоится на плечах сильнейших воинов, запрокидывает голову и видит чёрного орла в небе… Это знамение: боги Уку Пача жаждут напиться. Короткий взмах руки с перстнями, и к пещере гонят толпу пленниц. Самых лучших, самых красивых. Не надо скупиться, от богов ничего не скроется. Если ты тайком оставишь себе сладчайший кусок – они узнают.