История моей жены. Записки капитана Штэрра - читать онлайн книгу. Автор: Милан Фюшт cтр.№ 84

Все равно теперь я никуда не поеду и не пойду.

И лишь тогда мне вспомнился уже упомянутый дивный сон.

Хотя теперь не так уж легко его воспроизвести. Вроде бы ничего не происходило, и все же я испытывал райское блаженство. Кто-то склонился надо мною в темноте, с лампой в руках, и посветил мне в лицо. И словно раздвинул вокруг меня занавеси — вот и все. Будто заботливая, внимательная горничная.

— Чего вам вечно сидеть в потемках? — спросила она.

И я вроде бы сразу же понял, что она этим хочет сказать, и уже собирался ответить, но она внезапно исчезла. Растворилась, как просачивается вода сквозь пальцы. Хотя улыбка ее казалась вполне реальной, а глаза лучились приветливостью — больше всего сходства у нее было с луной. Когда беспокойными ночами она внезапно появляется на краю небосвода и свет ее воспринимаешь спросонок, как неясную улыбку.

Я бы рад был помечтать о ней и о женской доброте, так как чувствовал: она затем и пришла ко мне, чтобы напомнить — бывает в жизни и хорошее… Но меня сморил сон. После таких переживаний обычно засыпаешь крепче. А пробудился, словно оттого, что покойники привиделись. И за окном было совсем темно.

Когда я проснулся снова, за окном светился туман: какое-то время тлел красным, а в глубине будто вспыхивали огоньки пламени. Я быстро сел в постели.

«Опять будет гроза», — помял я сразу и вздрогнул. Разглядывал светящийся туман за окном, будто сроду не видел такого. Затем выскочил из постели.

Я проспал почти восемнадцать часов.

Основательно умылся холодной водой, в два счета набросил одежду и без промедления бросился вниз.

Уже на лестнице мне стало легче: все вокруг сияло, краски радовали глаз — Бог весть почему в гостиничных номерах они всегда унылые, размытые. Ну, а уж после первого глотка портвейна!..

Правы англичане: портвейн — лучшее из целебных средств.

Едва только по жилам разлился жар, на глазах чуть не выступили слезы, словно венчая мое сказочное рождение заново. Прямо совестно, до чего приятные чувства вызывала во мне жизнь. Свет, тепло, вино и ощущение голода. И все остальное тоже: мягкие ковры, гул голосов, звяканье и грохот посуды на столах. Словно возвращаешься с гор, промерзнув до костей: лицо горит огнем, в ушах легкий звон.

Негромкие смешки. Короткие пробежки официантов. И тишина. А когда вновь прибывшие постояльцы ступают на мягкий ковер, и с пальто их еще не стряхнут снег, все это казалось мне волшебным сном. Словно продолжались видения, вызванные действием морфия.

Вероятно, надо бы стыдиться, что дерзнул радоваться чему бы то ни было именно я. У меня нет ни малейшей охоты приукрашивать истину, все было так, как я описываю. Уж так устроен человек: стоит чему-то основательно тряхнуть его суть, само его существование, и он предстанет перед вами обнаженный. До самой души. Это ведь словно вихри налетают и отметают прочь все, что тебя угнетало, все мелкие беды и огорчения, и возникает, точно озаренная солнцем, глубокая, удивительная радость существования, которой ты никогда в себе не подозревал. Вдруг осознаешь как чудо, что ты жив. Разве не то же самое произошло со мной во время пожара на судне? Тогда, в самый критический момент, я выпил стакан лимонада, и даже кожа моя подрагивала от наслаждения жизнью, будто под лучами солнца.

Не стесняюсь признаться, что даже слезы капнули мне в тарелку, и не подсядь ко мне управляющий гостиницей, я бы форменным образом расплакался оттого, что нахожусь здесь, все еще здесь, окруженный светом и яркими красками. Только ведь мало что на свете удается без помех: управляющий болтал без умолку.

— Что за народ эти моряки, — говорит он мне, очевидно, желая подольститься на свой лад. Однажды он очутился в лодке с двумя такими отчаянными типами, каковы почти все моряки, не правда ли? Без конца приходилось одергивать их: «aber nicht spassen Sie, meine Herren, nicht spassen Sie, meine Herren!» [7] (управляющий, черт его побери, был австрийцем, весь Лондон наводнен иностранцами) — почему, как мне кажется? Да потому, что они раскачивали лодку, пытаясь опрокинуть ее вверх килем, и при этом хохотали.

Вот и я, мол, из таких же. Дикий и необузданный. Разве не вино стоит передо мною? Вчера пил всю ночь и опять пью.

— Зачем вы столько пьете? — спрашивает он, намекая на то, что сегодня утром на меня было тошно смотреть. Вернее, не сегодня, а вчера. И засмеялся, словно угадывая за этим нечто неладное.

— Кстати сказать, вид у вас тот еще, — добавил он.

— А в чем дело? Что во мне такого особенного?

— Я смотрю, женщины из вас все соки тянут, — говорит он. — Кожа да кости. А под кожей даже тонюсенькой прослойки жирка, и той не осталось.

— Ну, вы уж тоже скажете, — рассмеялся я.

— Вас съели с потрохами и переварили, — мило говорит он и поднимается с места.

— Меня не переварят — подавятся.

— Переварили, переварили, — упрямо повторяет он. Видать, словцо это ему понравилось. Повернулся и ушел по своим делам.

К счастью, его позвали к телефону, так что можно было снова помечтать. Чем я и занялся. Смотрел на запорошенные снегом окна и слушал свист ветра. Ненастье разыгралось не на шутку: сперва легкий снежок, затем метель вперемежку с дождем, и на стекле подле крупных снежинок пристраивались дождевые капли и стекали вниз. А ветер бушевал так, что даже занавески внутри ходили ходуном.

Затем внезапно все прекратилось — и буря, и тишина.

Сижу это я, поглощаю ужин, по-прежнему ушедший в свои думы, как вдруг до слуха моего доносится чистый, нежный смех. Причем знакомый.

— Опять мясом объедаетесь? — воркует нежный голосок. — Точь-в-точь первобытный человек.

И тут я понял, что предвещали мои сны прошлой ночью.

О дальнейшем расскажу вкратце.

Спиртного я влил в себя невероятное количество. А дело было так.

Передо мной стояла миссис Коббет. Велела оставить свой ужин и немедленно следовать за ней, потому как Кодор поджидает меня у подъезда. Ждет меня у них и еда, и выпивка получше, чем здесь!.. Щебечет, будто между нами ничего не случилось.

Кодор заехал в «Брайтон» заказать вина и сигары, а управляющий ему и говорит, что я, мол, здесь, и спрашивает, не желает ли он повидаться с Якабом?

— Как не желать! — отвечает Кодор. — Ступай, — говорит мне, — и приведи сюда этого Якаба. А у самого вид такой грустный — не передать. Ведь он, Кодор, по-прежнему привязан ко мне, как бы я ни пренебрегал их дружбой. Сколько раз вспоминал меня, сколько раз повторял, что хочет увидеться. Кстати, теперь он совсем не тот, что прежде, все время пребывает в хандре. Так что уж оказал бы я ему, Кодору, любезность, провел бы с ними вечерок. То-то радости будет старому приятелю!