Жнецы - читать онлайн книгу. Автор: Джон Коннолли cтр.№ 53

– Все сказанное Хойлом подтвердил Гэбриел.

– Что у них с Лихагеном вражда? Ах, какое откровение! Думаешь, это достаточное основание для того, чтобы убить чью-то дочь и скормить ее свиньям? Чтобы выложить предоплату в полмиллиона за головы двоих человек? Не нравится мне все это. Впечатление такое, будто и Гэбриел что-то недоговаривал. Ты сам это сказал после разговора с ним. А тут еще Блисс…

– Информации, что он где-то там, у нас нет.

– Я это нюхом чую. Детку Билли он уже чикнул.

– Ты превращаешься в старую каргу. Скоро уже начнешь говорить, что не мешало бы завести кошку и сидеть со спицами, укрывшись пледом.

– Помяни мое слово: что-то идет не так.

– Если тревожишься – оставайся дома.

– На это я пойти не могу, ты знаешь.

– Ну тогда засыпай, сделай милость. Не хочу, чтобы ты завтра был еще сварливей, чем сейчас.

Луис погасил свет, оставив Ангела впотьмах. Ангел все никак не мог заснуть, а у Луиса это получилось в два счета. Можно сказать, дар: ничто не вставало на пути между ним и отдыхом. Эту ночь Луис спал без сновидений, во всяком случае ничего из них не помнил, а когда перед самым рассветом проснулся, рядом наконец-то спал Ангел, а у Луиса ноздри были заполнены запахом гари.

* * *

Их звали Ольдермен Ректор и Атлас Григгс. Ольдермен был из Онейды, штат Теннесси. В этом городишке он еще ребенком видел, как полиция и штатские охотились однажды за негритянским бродягой, случайно сошедшим с товарняка не на той станции. За улепетывавшим бедолагой гонялись по лесу, а после часовой погони его изрешеченное пулями тело проволокли по грязи и бросили возле станционного домика на всеобщее обозрение. Мать нарекла своего сына Ольдерменом [18] наперекор белым, все делавшим так, чтобы по жизни ему этого звания не носить никогда, и постоянно учила мальчика, как важно всегда быть опрятно одетым и никогда не давать людям, черным или белым, повода относиться к тебе с неуважением. Вот почему, когда Григгс застал его на петушиных боях, Ольдермен был разодет в канареечно-желтый костюм, кремовую рубаху и полыхающий огненным языком темно-оранжевый галстук; на ногах красовались двухцветные, кремовые с коричневым, туфли, а на голове плотно, как шляпка на гвозде, сидело желтое канотье с красным пером за ободом ленты. Лишь вблизи можно было различить, что на пиджаке пятна, ворот рубахи основательно потерт, галстук в морщинах из-за того, что уже не держит эластик, а из швов туфель застывшими пузырьками проступает сапожный клей. Костюмов у Ольдермена было всего два, желтый и коричневый, и принадлежали они, в общем-то, покойникам (и тот и другой Ольдермен успел перекупить у вдов непосредственно перед тем, как на их прежних владельцев опускалась крышка гроба), но, как он нередко указывал Григгсу, эти два костюма – гораздо большее в сравнении с тем, чем владеет уйма других людей, вне зависимости от цвета кожи.

Ольдермен (по фамилии – Ректор – его никто не называл, как будто данное при крещении имя и впрямь стало титулом, который по жизни ему заказан) роста был выше среднего и так тощ, что вид имел прямо-таки как у мумии. Смугло-желтая кожа пергаментом обтягивала кости, и лишь тонкая подкладка плоти указывала на то, что Ольдермен все-таки чуть более, нежели живой труп. Ввалившиеся глаза утопали в глазницах, а скулы проступали так, что казалось, вот-вот прорвут кожу, когда он ест. Волосы вились мягкими темными кудряшками, теперь уже седыми, а большей части зубов с нижней левой стороны Ольдермен лишился в ходе мордобоя, устроенного какой-то кодлой белого жлобья в Арканзасе. Теперь челюсти смыкались несколько косо, придавая Ольдермену вид человека, только что озадаченного какой-нибудь неуютной новостью. Говорил он всегда тихо, вынуждая собеседников невольно приближаться к себе, чтобы расслышать, и это иной раз выходило им боком.

Ольдермен был, может, и не силен, но зато проворен, сметлив и безжалостен, когда желал причинить кому-то урон. Ногти он специально отращивал длинные и острые, чтобы по максимуму поражать глаза. Так в разное время он голыми руками сумел лишить зрения двоих. Под ремешком часов Ректор держал нож с выкидным лезвием: ремешок был достаточно туг, чтобы перо держалось на месте, и свободен настолько, чтобы в долю секунды нож оказывался в ладони. А еще он питал слабость к небольшим пистолетам, в основном двадцать второго калибра: их легче прятать, и они самые смертоносно эффективные вблизи. А Ольдермену нравилось убивать так, чтобы жертва, погибая, делала это вблизи его лица, дабы чувствовалось дыхание.

К женщинам Ольдермен относился уважительно. Когда-то он был женат, но та женщина умерла, и с той поры он жил бобылем. Проститутками он не пользовался; не путался с женщинами легкого поведения и не одобрял этого в других. По этой причине Ректор едва терпел Дебера, который был сексуальным изувером и серийным эксплуататором женщин. Но надо признать: Дебер умел ввинчиваться в дела и ситуации, дающие возможность обогатиться, словно змея или крыса, что за добычей полакомей проникают сквозь любые щели и дыры. И деньги, перепадающие с этого Ольдермену, позволяли ему потакать своему единственно подлинному пороку: азартным играм. Здесь Ольдермен не знал удержу. Эта страсть поглощала его, и именно через нее этот весьма неглупый человек, иной раз проворачивавший вполне недурственные делишки, кончил тем, что в его владении остались лишь два костюма, принадлежавшие некогда другим людям.

Григгс, в противоположность Ректору, особым умом и утонченностью не отличался, но был предан, надежен и обладал недюжинной силой и храбростью. Ростом он был не намного выше Ольдермена, зато весил больше килограммов на тридцать. Круглую голову словно очертили циркулем, маленькие уши плотно прилегали к черепу, а черная кожа имела красноватый оттенок (если приглядеться на соответствующем свету). Дебер доводился Григгсу кузеном, и они с ним имели обыкновение арканить женщин по городам и поселкам, через которые проезжали. В Дебере присутствовало своеобразное обаяние, хотя упырь в нем залегал неглубоко, а Григгс брал внешностью симпатичного битюга, так что вместе они составляли неплохую пару. Восхищение кузеном заставляло Григгса смотреть сквозь пальцы на его менее приглядные стороны, в частности на жестокое отношение Дебера к женщинам: побои, порой до крови и отключки. Взять хотя бы ту ночь, когда он убил женщину, с которой жил. Ее изломанное тело, беспомощно лежащее в проулке за винным магазином, с задранной юбкой и виднеющимся голым низом живота, Дебер терзал даже тогда, когда она умирала.

В старое овощехранилище, где размещалась арена петушиных боев, Григгс прибыл как раз к последнему раунду. Стоял август, почти конец сезона, и птицы, что выжили, были испещрены отметинами предыдущих схваток. Белые лица здесь даже не проглядывали. Внутри сарая стояла такая духота, что большинство присутствующих успели раздеться до пояса и в попытке охладиться пробавлялись дешевым пивом из ведер, доверху наполненных льдом, успевшим превратиться в воду. Густо и жарко пахло потом, мочой и петушиной кровью, разбрызганной по сараю и впитавшейся в земляной пол бойцового круга. Из всех жаре был не подвержен, казалось, один лишь Ольдермен, сидящий на бочке в созерцании арены. В левой руке он сжимал тоненький сверток купюр.