– Полковник! Вы не можете его остановить! – Полковник вскочил в страхе. – Послушайте. Вы не можете помешать Чарльзу в этом. Он должен сделать это так, как считает нужным, – раньше он всегда выбирал правильный путь. Сейчас он не в состоянии понять, что не прав, что это дело ему не по зубам. Но, пожалуйста, прошу вас, делайте то, что вы должны делать.
– У него за спиной?
– Если это возможно – да. Полковник, я говорю серьезно. Я отвечу за это перед Чарльзом. Я не боюсь, как большинство из вас.
– Вы говорите…
– Полковник, послушайте меня внимательно. Я говорю, что мой муж не знает, что надо делать, но никогда не признается в этом. Я признаюсь вместо него. Я говорю, что уполномочиваю вас делать то, что вы должны делать. Опрашивать слуг, почтальонов. Он хочет послать письмо тем людям из Нью-Йорка, а я думаю, что это страшная ошибка. Просто делайте то, что вы должны делать, чтобы вернуть домой моего мальчика.
Полковник в изумлении смотрел на меня. Потом поднял свою огромную, как у бульдога, голову, квадратную, с отвисшим подбородком, и взглянул на закрытую дверь в комнату Бетти, находившуюся в конце коридора. В комнате горел свет, он пробивался в щель под дверью. Когда я в последний раз видела ее? Я не могла вспомнить.
– Могу я опросить мисс Гоу еще раз? Полковник Линдберг сказал…
– Спрашивайте ее о чем угодно, – проговорила я, – проверьте ее на полиграфе. Бетти любит мальчика, но, может быть, кто-то из ее окружения не любит его. Спросите ее про Реда. Потом поговорите с Элси и Олли. Спрашивайте их обо всем, что вам нужно. Всех слуг. И здесь, и в Некст Дей Хилл. Начните с Вайолет Шарп – с ней я говорила в тот день по телефону. Она знала, что мы останемся здесь.
Он скептически разглядывал меня, возможно, стараясь увидеть мать-истеричку. Потом, к моему удивлению, взял мои руки в свои большие ладони и сказал:
– Спасибо, миссис Линдберг. Догадываюсь, это решение далось вам непросто.
Я удивленно рассмеялась. О, эти мужчины! Как мало они знают!
– Нет, полковник, вы ошибаетесь. Мы ведь говорим о моем мальчике. Это было очень легко.
* * *
Прошла неделя. Восемь дней. Десять. Четырнадцать.
Прошло две недели с той страшной ночи. Две недели лишь с одним посланием от похитителей, в котором опять увеличивался размер выкупа. Теперь все в доме приобрело некий ритм, деловой и решительный, хотя все было очень далеко от нормы; собственно говоря, я уже забыла, какой была эта норма. Телефонный коммутатор по-прежнему располагался в гараже; звонили доброхоты, маньяки и люди, которые лишь хотели услышать мой голос или голос Чарльза. Лужайка перед нашим домом была так вытоптана, что превратилась в клочок грязной земли. Полковник Шварцкопф по-прежнему появлялся каждое утро, его люди сновали по всему дому, и я никогда не знала, в какой час дня или ночи меня попросят выйти из моей комнаты, чтобы поучаствовать в еще одном совещании полисменов или детективов. Политики приезжали к нашему дому только для того, чтобы сфотографироваться рядом со сломанной лестницей, которая лежала под окном опустевшей детской.
Только комната моего ребенка оставалась нетронутой после той первой безумной ночи. Тонкий слой пыли покрыл все поверхности. Я приходила туда один раз в день, когда мальчика обычно укладывали в кроватку. Это была уже выработавшаяся привычка, и я не отказалась от нее. Мне казалось, что если я перестану приходить, то надежда будет потеряна навсегда.
К моему удивлению, меня не огорчал царивший в доме хаос. Постоянная активность означала надежду – все эти люди работали, чтобы вернуть домой моего Чарли, потому, что верили и надеялись.
Тянулись дни, и в окрестностях моего дома творились все более странные вещи; даже не выходя наружу, я знала, что в конце подъездной аллеи продают фотографии моего пропавшего сына в качестве сувениров. Самолеты пролетали низко над головой, полные любопытных зрителей и зевак. Эти полеты были организованы с ближайшего летного поля.
Но ничто не могло подготовить меня к газетному заголовку, который я увидела одним промозглым днем, когда редкие снежинки несмело кружились и падали за окном. «Отвергнутая сестра подозревается в похищении ребенка Линдбергов. Почему мисс Морроу не утешает миссис Линдберг?» Рядом была помещена фотография Элизабет многолетней давности, на которой она хмурилась, что было совершенно для нее нехарактерно. Типографская краска на фото была такой темной, что лицо казалось мрачным и даже злобным.
О, Элизабет! Каким образом ее втащили в мой кошмар? Внезапно все эти месяцы отступили назад; я забыла наши сложные отношения, забыла, какой раздраженной она была все это время. Вместо этого я вспомнила свою прежнюю сестру, которая с удовольствием веселилась вместе со мной, успокаивала меня, приводя в то солнечное состояние, которое всегда было ей присуще. Именно она заставила меня настоять на том, чтобы подать документы в Вассар, а не в Смит. Именно она, когда мне было десять лет и я хотела вылить лимонный сок на свои волосы, чтобы они стали такими же золотистыми, как у нее, убедила меня, что каштановые волосы красивее, чем белокурые.
Все считали, что именно она должна выйти замуж за героя, а не я. И теперь мне обязательно нужно было сказать ей, что я поняла, почему она этого не сделала. Я направилась к телефону в парадном холле, но, очутившись перед ним, заколебалась. Я не могла заставить себя поднять трубку. К счастью, мама выбрала этот момент, чтобы выйти из-за угла со стопкой одеял в руках.
– Мама, как ты думаешь, могла бы Элизабет приехать? Достаточно ли у нее сил, чтобы вынести все это?
– Ты видела газету.
Это не был вопрос, я только сейчас заметила, что все еще держу ее в руках.
– Да. Но не по этой причине. Я скучаю по ней и хочу, чтобы она была рядом. Она нужна мне.
Мама положила одеяла на скамейку, а сама опустилась рядом. Она стала тереть глаза и терла их, пока они не покраснели и морщины вокруг них не стали еще глубже. Внезапно я поняла, какой эгоистичной была. Так много человеческих жизней – не только моя – были втянуты в круговорот этих событий.
– Энн, я знаю, что между вами что-то произошло. Я никогда не спрашивала, что именно.
Я молчала. Что я могла ей ответить?
– Поэтому я думаю, что ты первая должна ей позвонить. Хорошо?
– Но, мама, я…
Но пока я протестовала, мама уже набирала номер. Потом она протянула мне трубку.
– Некст Дей Хилл, – ответил настороженный голос. Голос Вайолет Шарп.
– Это Энн.
– О господи! – И со странным всхлипом она передала трубку Элизабет.
– Энн? Есть какие-то новости? – в голосе Элизабет послышалась паника.
– Нет, никаких. Я только хотела… я хочу попросить тебя приехать и побыть немного у нас. Побыть со мной, если ты не возражаешь. Какое-то время.
– Энн! Моя бедная дорогая девочка! Конечно, я немедленно приеду.