Козима стояла возле старой каменной крепости, служившей когда-то наблюдательным пунктом для того, чтобы предупреждать вторжение врагов, приплывавших со стороны моря, и смотрела на ровную водную гладь. А вдруг Франческо все-таки не поглотила морская пучина? Что, если его душа продолжала жить дальше, как в это верил Люк. Интересно, что Франческо чувствовал, когда видел ОТТУДА, как она оплакивала его в таком отчаяньи? Если он на самом деле обратился к Люку за помощью, тогда он не хотел, чтобы она присоединилась к нему в смерти, а желал, чтобы она продолжала жить?
Она улыбнулась при мысли о Люке, его добрых голубых глазах, несколько самоуверенной ухмылке, а также о том, с какой нежностью он коснулся ее руки, пытаясь заверить в том, что она не одинока. Козима испытывала непривычный страх и волнение одновременно, а еще робкое предчувствие счастья, уже давно забытое. Ее слезы не были привычными слезами отчаяния, сейчас это были, скорее, капли ее оттаивающего сердца. Женщина глядела вдаль, на черный горизонт, и трепетала от ожидания. Возможно, за темнотой все-таки что-то было?
Чуть ниже, под оливой находилась могила Валентины. Альба регулярно ухаживала за ней, выдергивала сорняки, которые прорастали в земле, и время от времени высаживала цветы из своего сада. Она верила, что ее мать на самом деле не лежала в сырой земле, а находилась в мире, не подвластном сознанию обычных людей. И Альба была настолько в этом убеждена, что это даже вызывало зависть Козимы. Но сколько Альба ни пыталась внушить это племяннице, Козима отказывалась верить в то, что не могла увидеть воочию. Теперь, после смерти Франческо, религия перестала иметь для нее какое-либо значение. Для Козимы она была чем-то вроде просроченного торта, присыпанного сахарной глазурью. Но если Люк говорил правду, то, возможно, торт все-таки не был просроченным.
Когда Козима вернулась домой, там было темно, лишь в холле горел свет. Все легли спать, или так, по крайней мере, казалось. Она уже направилась к двери, как вдруг услышала голос.
— Ты вернулась? — Это была Альба.
— Извини. Я не хотела тебя тревожить. Думала, что ты легла спать.
— Последние три года я постоянно о тебе беспокоюсь. Каждый раз, когда ты идешь вниз по тропинке, ведущей к утесам, я боюсь, что ты не вернешься. Перед тем как опустить голову на подушку, я должна быть уверена, что ты в безопасности.
— Мне так жаль, что вам всем пришлось из-за меня столько выстрадать.
— Присядь. — Альба наклонилась вперед, уперевшись локтями в стол. — Что тебе рассказал Люк?
— Что он видел Франческо. Именно так он узнал, что я тону.
— Ты ему веришь?
— Мне бы очень этого хотелось.
— И я тоже хочу, чтобы ты поверила. Пытаться объяснить, что такое вера, тому, кто верит только в материальный мир, все равно что пытаться объяснить содержание картины слепому человеку. Только благодаря вере у тебя возникнет желание жить. Осознание того, что твой сын находится рядом с тобой, — единственный способ смириться с потерей. Твоя жизнь — это полоса препятствий. Иные препятствия ты должна перепрыгнуть, а некоторые дадут тебе великое счастье. Франческо уже преодолел все препятствия на своем жизненном пути, и пришло время пересечь финишную черту. Он сейчас покоится с миром и хочет лишь того, чтобы ты преодолела барьер своего отчаяния.
— Я чувствую, что смогу преодолеть этот барьер, — сказала Козима с улыбкой.
— Тогда надень красивое новое платье. Черный наряд тебе совершенно не к лицу. — Альба взяла ее за руку. — Я куплю тебе что-нибудь новое. Желтый цвет идет тебе больше всего.
— Это любимый цвет Франческо.
— Совершенно верно.
Козима осторожно улыбнулась.
— Ты помнишь показ мод, который мы устроили, когда я была маленькой?
— Твой отец был так горд, а ты была взволнована и кружилась, как балерина.
— Ты купила мне столько платьев в магазине для карликов!
— Ты не могла выбрать, тебе понравились все. И ты плакала, потому что никто никогда не покупал тебе столько вещей.
— У нас было мало денег.
— Но у меня они были, и впервые в жизни я думала о ком-то больше, чем о себе. Мне кажется, что ты была первым человеком, который научил меня отдавать.
— А что случилось с карликами?
— Они выросли.
Козима посмотрела на нее с изумлением.
— Ты ведь не серьезно говоришь.
— Совершенно серьезно. Они выросли. Не думаю, что в их семье остался хоть один карлик. Без них Инкантелария уже не такая, как прежде. Но я найду красивое платье в бутике Гайя Раболлини.
— Это очень дорого.
— Считай это подарком. Самое время, чтобы Инкантелария увидела, какая ты красивая.
Глава 14
В конце следующей недели Люк отправился на машине в Неаполь, чтобы встретить там своих дочерей, прибывающих из Англии, в сопровождении их няни Сэмми. Он ехал по дороге, петляющей по краю красных прибрежных утесов, размышляя о Валентине, провинциальной красотке, поплатившейся где-то здесь, на этом самом отрезке пути, своей жизнью за то, что она рискнула сыграть в большую и опасную игру. Люк задавался вопросом: а что, если душа маркиза, убитого в замке, каким-то мистическим образом все еще бродит по этому месту точно так же, как Франческо задержался возле своей мамы. Вместо того чтобы отбросить подобные мысли, Люк дал им полный ход. Хотел он этого или нет, но мир духов всегда был рядом с ним. Трудно было понять, почему он мог видеть их в детстве и почему эта способность к нему вернулась. Вероятно, она никогда и не покидала его. Просто он не разрешал себе видеть духов.
Его мысли неизбежно возвращались к Козиме. Она не была такой красивой, как ее кузина Роза, однако у нее был шарм, который не имел ничего общего с губной помадой и модными платьями, а главное, в ней чувствовалась способность любить. Люк вспомнил, как ее карие глаза оживились, когда она заговорила о Франческо и о том, что он значил для нее. Любовь, которую она испытывала по отношению к нему, не имела границ. С его утратой эта любовь не уменьшилась, а стала еще сильнее. Эта женщина была уязвима. И Люку так хотелось заключить ее в объятия, чтобы защитить. Он хотел получить частичку ее для себя.
Люк не испытывал ни малейшего желания возвращаться в Лондон. Он нисколько не скучал по своим коллегам по работе и друзьям. Он не испытывал потребности в притоке адреналина, часто возникавшему у него, когда удавалось заполучить новых клиентов и сделать их богаче. Люк сошел с беговой дорожки и наконец мог прислушаться к своим мыслям, с нетерпением ожидая момента, когда он сможет показать Коко и Джун окрестности Инкантеларии. Однако его счастье было смешано со страхом, ведь на самом деле он не знал своих дочерей, понятия не имел, что они любили, а что нет. Люк видел их очень редко; как правило, он возвращался с работы, когда они уже спали. Их краткие посещения по выходным были такими же искусственными, как и симпатичная витрина магазина, демонстрирующая множество игрушек. Это был ненастоящий дом, и он вел себя не как настоящий отец. Люк даже не помогал им выполнять домашнее задание. Сэмми приезжала с девочками, чтобы заполнить пустоту. Теперь же все время принадлежало только ему одному, и Люк недоумевал, что он будет делать со своими детьми.