– Вы вообще знаете, какую помощь оказывают при переломе
верхних конечностей? – послышался высокомерный голос, и, полуобернувшись,
Александр увидел Марину, которая стояла, прислонившись к автомобилю, сложив
руки на груди, с довольно-таки безразличным выражением своего красивого, сильно
накрашенного лица.
– Да, представьте, знаю, сподобил господь, – огрызнулся
Александр, почти с отвращением разглядывая ажурную кофточку, которая опять была
натянута на плечи и даже застегнута на верхнюю пуговку. – У вас есть косынка
какая-нибудь, платок, ну, не знаю, что-то, чем можно руку ему зафиксировать?
Это и будет первая помощь.
– Нету у меня никакой косынки, и платка нету, – пожала
плечами Марина. – Зачем они – в такую жару?
– Но вот кофточку же вы носите, даром что жара, –
справедливо заметил Александр. – Кстати, не пожертвуете ее для иммобилизации
поврежденной конечности, как и положено доброй самаритянке?
– С чего вы взяли, что я добрая? – почти с яростью спросила
Марина. – И как насчет того, чтобы подать пример и порвать на бинты вашу майку?
– Это уже называется подставить другую щеку, – покачал
головой Александр. – Не мой жанр. Я довольно злопамятен.
У нее вдруг так задрожали ресницы, словно девушка с трудом
удерживала слезы.
Спросила странным голосом:
– Да?
– Угу, – легко ответил Александр, протягивая к ней руку. –
Давайте кофту.
Марина безропотно стянула ее, обнажив точеные загорелые
плечи, сплетение цепочек вокруг стройной шеи. Александр медленно покачал
головой, снова чувствуя себя Атосом и Д`Артаньяном – в тот момент, когда они
обнаружили на левом плече любимой женщины – миледи – некий позорный знак в виде
полустертой лилии.
Интересно, поняла она – не миледи, понятно, а Марина! – что
узнана? А может, Александр просто идиот, потерявший из-за женщины голову, и
клинически ошибается?! С чего он взял, с чего его сжавшееся сердце взяло, что
Марина… Ведь та была рыжая, а эта – очень светлая блондинка. Та была
зеленоглазая, а у этой глаза серые!
И внезапно, из каких-то глубин памяти, всплыла строчка из
старинного заговора, который ему когда-то прочла мама, обожавшая всякие
мистико-этнографические штучки и бывшая, чудилось, на дружеской ноге не только
с Пушкиным, как и полагалось бы учителю русского языка и литературы, но и со
всем сонмищем русской демонологии, со всеми этими домовыми, лешими, водяными,
банниками, овинниками, полевыми, степовыми, русалками, болотницами, ведьмами и
колдунами:
«Кулла, кулла, кулла! Ослепи зеленые, серые, голубые, лживые
очи ее!»
Да уж… И зеленые лживые, и серые лживые, и рыжие волосы
лгут, и золотистые, и только незабываемая родинка у плеча говорит правду, как
говорила правду лилия на плече миледи.
То-то обе эти роковые дамы так старались прикрыть свои
плечики! Небось помнила, помнила Марина, как ненасытно он ласкал эту родинку
губами…
Злопамятный, значит? Ну-ну…
«Клятая клятва Гиппоклята» между тем вдруг проснулась и
побудила ошалевшего доктора Меншикова к ряду неотложных мероприятий по оказанию
первой помощи пострадавшему Сереге. Действуя строго в соответствии с
медицинскими рекомендациями, Александр помог парню сесть, уложил поврежденную
правую руку через грудь в самое удобное, не причинявшее ему боли положение, а
потом максимально туго примотал Марининой кофточкой руку к груди, завязав
рукава у Сереги на шее. Теперь пострадавшего в положении сидя следовало
доставить в медицинское учреждение.
– Поступим так, – холодно произнес Александр, глядя в
провалившиеся Серегины глаза. – Сейчас вы сядете в машину и ваша дама отвезет
вас в ближайший травмопункт. Понятно? Насколько я помню, мне Петр Федорович
рассказывал о блистательном водительском мастерстве этой особы. Она вообще,
судя по всему, на все руки от скуки, – не сдержался он. Его филиппика, впрочем,
осталась для измученного болью Сереги пустым звуком. Да и Марина молчала.
– Поняли? – Александр поднялся с колен.
– Мы-то поняли, – холодно прозвучал голос Марины. – А вы что
будете делать?
– А я пойду к Петру Федоровичу. Вы правильно заметили – тут
буквально два шага. На машине, конечно, быстрее было бы, но я ходок хороший, за
полчаса запросто доберусь.
– Алехан, ты идиот или притворяешься? – послышался слабый,
заплетающийся голос Сереги. – Я ж тебя чуть не порезал до смерти – ты разве не
понял, из-за чего?
– Я плохо соображаю, когда на меня кидаются с ножом! – с
ненавистью рявкнул на него Александр, еле удерживаясь, – честное слово, как ни
стыдно в этом признаться! – чтобы как следует не пнуть сидящего на траве
Серегу. Причем попасть хотелось именно по сломанному плечу! – Однако я довольно
хорошо понимаю по-русски! Даже инвективную лексику!
– Чего? – слабым голосом спросил Серега, и Александр поймал
легкую улыбку, мелькнувшую на губах Марины.
Понятно, почему она их так старательно намазюкала помадой,
зачем густо накрасила ресницы. Чтобы изменить очерк зацелованных Александром
губ, скрыть разрез глаз, в которые он смотрел с такой страстью. Родинка выдала…
неужели только родинка? Или что-то иное, чего нельзя было заслонить для
Александра серыми или зелеными глазами, рыжими или светлыми волосами? Значит,
это были все-таки краска или парик и цветные линзы, правильно он предположил,
когда шатался по набережной… Нет, ну до чего дошел прогресс! Раньше только в
фантастическом романе можно было прочитать о девице, которая, отправляясь на
свидание, запросто меняет цвет волос и глаз, а уходя от уснувшего (необходимое
уточнение – усыпленного!) кавалера, «надевает» другие глаза и волосы:
темно-карие и жгуче-черные.
Секунду! Но если принять как данность, что Марина была в той
квартире одна и если именно ее признал за Эльвиру Холмскую водитель Гоша,
значит, на самом деле она никакая не Марина, а Эльвира. Та самая Эльвира,
хозяйка квартиры. То есть Марины не существует в принципе. Существует актриса
Эльвира, которая притворялась Мариной и все это время жила у Манихина, чтобы…
Ох, нет. Галина сказала, что ее соседка пропала только в
мае, а до этого с ней было все в порядке. На «шашлычной фотографии», где Галина
снята с Эльвирой, на обороте стоит дата: какое-то сентября 2000 года. В это
время Марина вовсю жила у Манихиных. И что-то такое Петр Федорович мимоходом
рассказывал – она не просто приходила и уходила, она поселилась с ними как свой
человек в своем доме, жила постоянно. Галина же уверяла, что именно в мае ее
соседка пропала бесследно.