Лестница Якова - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Улицкая cтр.№ 41

Первый рисунок, который Нора сделала, – Лир первого акта. Он одет в многослойные одежды, они на нем как на стоячей вешалке с рогами-крюками навешены, а поверх всего – королевская мантия. Ее он снимет, сообщив, что отдает власть дочерям. Согбенный, тощие руки с огромными распухшими суставами, может, трясущиеся. Лицо – в глубоких морщинах, в складках приспущенной кожи, с брылами, с двумя жилами на шее, между которыми провисает вялый мешок под подбородком. Сделаю такую маску из латекса. Попробую. И бородавки старческие с пучками волос. И опустившиеся низко разросшиеся брови, почти закрывающие глаза. После изгнания Гонерильи одежды на нем поменьше, он сбросил часть в гневе, лицо помоложе, пожестче, скажем, от девяноста он помолодел лет на двадцать. А после бури – просто хороший старческий грим, уже без этих излишеств, всю лепнину снимаем с лица… И он там уже в исподнем. А в финале, в самом финале, юноша, с молодой Корделией на руках, они уже ровесники. Никакого грима. Молодое лицо, молодое тело. И пусть играет Лира актер молодой, тридцатилетний. Вот здесь-то и должно произойти полное преображение – одежды на них никакой, совершенно голые. То есть, комбинезоны телесного цвета, чтоб никаких волос, никаких половых признаков, потому что и пол сброшен. Голый человек! А сценография простая до предела. Только скалы. Но в первом акте на скалы брошены ковры, драгоценные ткани, потом – первое изгнание, второе изгнание – ковры, ткани уносят. Буря – только тряпье мечется по сцене. А в финале – никакого тряпья нет и в помине. Трупы, прижавшиеся к скалам стражники, где-то внизу. Лир берет мертвую Корделию на руки и поднимается на одну из скал. Голые, без единой тряпки… Эдгар, Шут, Кент смотрят на них снизу, как ученики Христа в момент его Преображения. Свет нестерпимый. Скалы начинают светиться. Это мы сделаем. А Лир с Корделией так в луче света и остаются. Все. Аплодисменты.

В Москве Маруся провела всего несколько дней, но когда она вернулась, Яков почувствовал, что Маруся его как будто старше. Она и впрямь была его старше – на одиннадцать дней! Яков, при всей своей склонности к философствованию, еще не наткнулся на эту тему – течение возраста, его неравномерность, а в особенности совершенно разные возрастные ритмы и циклы у мужчины и женщины. Та нота снисходительной нежности, которая накопилась в нем от общения с младшими сестрами и которую он поначалу перевел на Марусю, оказалась недостаточной. Неожиданное повзросление Маруси вынуждало и его повзрослеть. В своей записной книжке он вскоре после возвращения Маруси сделал запись:

“Все, что происходило со мной до сегодняшнего дня, это был щенячий восторг при виде хорошенькой барышни, даже наши чудесные разговоры не имеют значения, потому что в них лишь мечты недоразвившихся молодых людей, но теперь я понял, что только мужское поведение, сильное мужское поведение может все исправить. А если нет, то все пропало. Я со стыдом вспоминаю, как мы стояли у Провалья в Царском саду и минута была подходящая очень, а я даже поцеловать ее не посмел. Вот я пишу «ее», и мне самому от этого не по себе. Ведь наши отношения складываются как отношения двух личностей, с общим кругом интересов, а то, что мы принадлежим к разным полам, то, что в наших отношениях чисто «половое», – не должно бы иметь такого основного значения. Это плен своего рода и преодолеть его можно только через единение, через совместность. Ведь, если я правильно понимаю Платона, идея «андрогина» в этом и заключается – быть настолько единым существом, чтобы пол этой совместности не мешал…”

Яков, по утвердившейся привычке делиться с Марусей своими сокровенными мыслями, изложил ей в менее связной форме свои соображения. Да, да – она тоже размышляла на тему пола, на нее произвели сильное впечатление лекции по биологии – из них Маруся усвоила, что женщина платит большой ценой за способность к деторождению, а само неравноправие полов связано именно с разными биологическими фукциями женского и мужского организма, но ее мысли шли в другом направлении – не в сторону андрогина, а в направлении подлинной эмансипации женщины в области духовной, потому что в биологическом отношении никакой речи о равенстве быть не может, раз природа отвела женщине роль продолжателя рода, рождение и кормление детей – это не дает ей возможности полного развития. Яков вполне разделял Марусины взгляды на эмансипацию и даже указал ей, что идею эмансипации непременно должны разделять мужчины, иначе вместо разумного партнерства получится одно соревнование, что к хорошему не приводит…

Эти беседы еще более сблизили их, размышления Маруси каким-то образом подкармливали мужество Якова. В июне они закончили экзамены – Яков перешел на второй курс коммерческого института, сдал экстерном экзамены в консерватории, где он занимался по классу теории музыки, а Маруся получила свидетельство об окончании Фребелевских курсов. Жаклина Осиповна предложила ей до осени работать в Фребелевском обществе секретарем. Теперь Маруся встречалась с Яковом почти ежедневно, он приходил к ней в дом, познакомился и с родителями, и с братом Михаилом, который как раз приехал из Петербурга. Двенадцатого июля, задержавшись в городе на две недели из-за болезни Раечки, семья Осецких уехала на дачу в Люстдорф, под Одессой, где снимали много лет просторный дом.

Яков остался в городе. Обоим ясно было, что звезды привели их к неизбежному, желанному и страшному часу. На другой день после отъезда родителей Яков привел замиравшую от ужаса и решимости Марусю к себе домой. Ее родители в это утро уехали в Полтаву на похороны какой-то дальней родственницы из материнской родни. И это усиливало чувство преступности. Квартира Осецких находилась в третьем этаже одного из самых красивых домов на Кузнечной улице. Уже в парадной Маруся почувствовала раздраженное стеснение от жутко-красного ковра на лестнице, от сияющей люстры над пролетом.

– Какой буржуазный дом, – неодобрительно заметила девушка.

– Да, да, конечно, – рассеянно отозвался Яков.

– Я никогда не смогла бы жить в таком доме! – ей захотелось немного поссориться с Яковом, уж больно страшно было входить.

– Конечно, Маруся, мы с вами выбрали бы себе другую квартиру…

– Можете быть в этом уверены, – подтвердила Маруся.

Яков открыл дверь ключом, захлопнул ее и крепко и неловко обхватил Марусю, прижав к двери.

Она знала, зачем шла в эту пустую квартиру. И теперь его сила и страсть, его настойчивость, крепость объятия, запах мужского одеколона, гладкость выбритых щек и щеточка усов, которые он недавно отрастил, не оставляли ей никакого иного выхода. Это даже нельзя было назвать капитуляцией, и неизвестно, чья это была победа и над кем.

Детали этой ночи незабываемы. Многие годы они с улыбкой вспоминали и о первой неудачной попытке, и об отчаянии, которое овладело ими обоими, и как они плакали, уткнувшись друг в друга от стыда непроизошедшего, как уснули, обнявшись, оплакав свою неудавшуюся любовь, а под утро, одновременно проснувшись, обнаружили, что все происходит наилучшим образом именно так, как оно воображалось и даже еще лучше…

– Жена моя, – сказал Яков и поставил ее тонкую ступню себе на голову.