Магическое кольцо Каина - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Тарасевич cтр.№ 15

Рафаэль продолжал:

– Знаете, что для меня, конечно, большая честь жить в одно время с Леонардо и Микеланджело. Но вот характер у Микеланджело несносный. И я никак не могу понять – как он может делать такие гениальные работы и раздражаться из-за каждого пустяка. Недавно выговаривал мне за то, что я тайком пробрался в Сикстинскую капеллу. Ходят слухи, что он расписывает плафон в одиночку, и мне было так любопытно посмотреть! Браманте [24] все устроил, у него оставался ключ. Мы поднялись на леса. Да, там везде только его рука. Микеланджело сотворил невероятную красоту, без помощи Бога никто не может сделать такое. Но когда Микеланджело узнал о моем поступке – то перестал здороваться! Как увидит, так специально на другую сторону улицы переходит, и…

Рафаэль вдруг замолчал, заметив стоявшего за учениками незнакомца. На его лице появилась приветливая улыбка. Оставив свою спутницу, не спускавшую с него влюбленного взгляда, он подошел к Себастьяно и протянул руку.

– Приветствую вас! Узнал, вы – Дель Пьомбо. Я помню, мне показывали вас, когда вы приезжали в Перуджу. Я только начинал рисовать, и мне было любопытно видеть ученика самого Тициана.

Пожав теплую ладонь, Себастьяно попытался вспомнить, о какой такой случайной встрече может идти речь – но в голову не лезло ничего путного.

– Вам нравится эта работа? – Рафаэль неправильно истолковал напряженный взгляд гостя и пошел к мольберту, снял с него изображение прекрасной нежной мадонны. – Прошу вас, примите ее в дар! Я так рад, что вы заглянули ко мне засвидетельствовать свое почтение!

И они пошли по мастерской.

Рафаэль показывал эскизы к своим фрескам, рассказывал о том, что придумал невероятную технику грунтовки. Он относился к нему как к равному, как к уважаемому гостю.

Попроситься в ученики после такого приема у Себастьяно просто не хватило духа.

«В Риме полно его работ. Мы подружились. Останусь здесь, буду работать самостоятельно, – решил Себастьяно Лучани, возвращаясь после встречи с Рафаэлем на постоялый двор, где им были наняты комнаты. – Конечно, я очень зол на себя из-за своей гордыни и нерешительности. Но, может, я еще наберусь смелости? Перенять манеру Рафаэля – это все, что мне надо…»

Успехи Рафаэля в Риме были оглушительными.

Станца делла Сеньятура стала предметом всеобщего обсуждения еще задолго до окончания работы.

Рафаэль задумал там четыре фрески: «Диспут», «Правосудие», «Парнас» и «Афинская школа». Конечно, художники больше всего интересовались «Афинской школой». Безусловно, Апполон с «Парнаса» был чудо как хорош, но в «Афинской школе» Рафаэль написал Платона в образе Леонардо да Винчи, Гераклита в образе Микеланджело. А стоящий у края Птолемей слишком сильно напоминал самого Рафаэля, чтобы это оказалось простым сходством.

Господи, господи, одной этой станцы было достаточно для того, чтобы любой художник считал, что сделал в жизни немало!

Но Папа, не успел еще Рафаэль закончить деллу Сеньятуру, попросил его расписать фресками еще целых три станцы! Они были заказаны другим художникам, и даже сам Перуджино успел сделать несколько эскизов – но Папа, покоренный гением Рафаэля, и слышать больше ничего не хотел. Рафаэль умолял сохранить уже сделанную работу других мастеров, клялся, что впишется в свободное пространство. Но фрески в тех станцах загрунтовали…

Потом Рафаэль занялся картонами для гобеленов для Сикстинской капеллы, оформил чудные лоджии во внутреннем ватиканском дворе, выполнил невероятно пышные и легкие алтарные образы для множества церквей и вряд ли мог бы сам сосчитать своих новых мадонн. И каждая новая мадонна выходила совершенно не похожей на своих предшественниц и еще более гениальной.

Этот темп и эта мощь Рафаэля забрали у Себастьяно Лучани всякую надежду когда-либо приблизиться к гениальному урбинцу. И весь пыл, который направлялся на восхищение им, на изучение его работ, – сейчас все это стало испепеляющей ненавистью.

И понять эту ненависть не мог почти никто. Рафаэля обожали все: папы и кардиналы, знатные женщины и простые натурщицы, художники и даже те, кто не имел к ним никакого отношения.

Наверное, на весь Рим был только еще один человек, который ненавидел Рафаэля, – Микеланджело…

Они познакомились поздно ночью, в Ватиканском дворце, куда оба пришли в очередной раз посмотреть на фрески Рафаэля.

– А ведь говорят, после того, как он увидел мой плафон, не мог рисовать пару дней. Его собственная работа показалась ему плоской, – бормотал Микеланджело, поднося к фреске подсвечник. – Рафаэль все-таки гений. Хорошо, что я закончил большую часть плафона, пока еще не видел этих фресок.

Себастьяно приблизился к художнику и льстиво улыбнулся:

– Смею вас заверить, что Сикстинская капелла не идет ни в какое сравнение с этими фресками. Говорят, Рафаэль рвал на себе волосы и стонал, что Бог на вашей стороне, что без поддержки Высших сил создать такую красоту никто бы не смог.

Микеланджело кивнул:

– А вы, я смотрю, хорошо разбираетесь в искусстве.

Скоро они уже сидели в мастерской Микеланджело, остро воняющей едкой кошачьей мочой.

Кошек Микеланджело обожал. Каких только у него не было! И рыжие, и черные, и белые!

Себастьяно попытался было их сосчитать, но потом сбился – кошки все время вертелись возле хозяина, терлись о ноги, одна даже вскочила ему на шею и улеглась там серым пушистым воротником.

– Всем, что Рафаэль умеет, он обязан мне, – разглагольствовал Микеланджело, разливая по бокалам красное вино из глиняного кувшина. – Просто противно смотреть на его вечно улыбающееся лицо! Пройдоха, как ловко он подлизался к Папе.

Вино оказалось кислым и невкусным, в словах Микеланджело было мало правды. Но Себастьяно горячо поддакивал художнику, понимая, что этот человек – единственная возможность выплеснуть из своей души обжигающую ненависть. Микеланджело все поймет. Ведь он, пусть и в меньшей степени, тоже болен этой болезнью…

Ученик, подмастерье, друг – Себастьяно точно не смог бы определить, какие отношения его связывают с Микеланджело. Тот никогда не поручал ему помочь в своих работах. Но часто, поправляя заказы Себастьяно, мог, увлекшись, нарисовать половину портрета, а потом махнуть рукой:

– Не стоит благодарности. Что я помог? Ерунда, пара мазков.

Со временем Себастьяно даже полюбил мрачного молчаливого Микеланджело. Да, художник часто хамил, не выбирал выражений. Но он был честным и прямым человеком. Большая редкость в среде творческих людей, где принято в глаза улыбаться, а за глаза обливать помоями самых гнусных сплетен.

– Хочу заказать вам «Воскрешение Лазаря». Я знаю ваш талант и тонкий вкус. Уверен, нас ждет настоящий шедевр…

Себастьяно стал прикидывать, как бы ловчее выпросить побольше денег у заказчика, но вдруг отвлекся от своих мыслей.