Сыграй мне смерть по нотам... - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Гончаренко cтр.№ 74

— Конфетку хочешь? Или пивка? — спросил он тонким сиплым голосом, от которого весь лёд и озноб в ней мигом стал жаром.

Даша ничего не ответила, вырвала руку и вбежала в ближайший магазин. Здесь было пусто. Продавщица перебирала у кассы какие-то бумажки и при звуке дверного колокольчика сурово глянула в пространство.

— Поторопимся с выбором, закрываемся, — жестким вокзальным голосом объявила она.

Оказывается, это был канцелярский магазин. Даша склонилась над тетрадями и блокнотиками. От ужаса, усталости и внезапной магазинной духоты у неё подкосились ноги. Пёстрые обложки поплыли перед её глазами, как масло на сковородке.

Человек в вязаной чёрной шапочке тоже вошёл в магазин. Он стал у дверей и в упор глядел на Дашу. Не мигая глядел, она это знала, хотя боялась к нему повернуться. Его глаз из-под шапочки совсем не было видно, только побуревший с мороза нос и большие губы. Какого он возраста, было непонятно. Он не улыбался больше — он теперь злился.

Даша понимала, что она почти в центре города, что кругом люди, свет, жизнь, хотя всё это вроде бы и попряталось от холодов. Нет, ничего плохого с ней не может случиться! Но всё-таки здесь она была совсем одна, совсем сама по себе, в своих бедах, в пустоте, а этот страшный человек в шапочке стоял рядом и почему-то ненавидел её.

— Девушка, что-нибудь брать будешь? Помочь? — грозно спросила продавщица, привыкшая проявлением такой заботы избавляться от продрогших прохожих.

Даша порылась в карманах, наскребла горстку совсем ерундовой мелочи и купила тетрадь в клеточку. Продавщица нетерпеливо ждала её ухода. Человек в шапочке всё так же стоял у двери.

Даша собралась уже закричать во весь голос от бессилия и страха, но тут вдруг нежно зазвенел и затрепыхался колокольчик. В магазин ввалилась целая ватага — должно быть, старшеклассники из ближайшей школы. Какая-то девчонка сказала Даше: «Привет!» — «Привет!» — машинально ответила Даша.

Девчонки этой она совсем не помнила. Та либо обозналась, либо встречала Дашу где-то мельком. Но только Даша и виду не подала, что она тут не при чём. Наоборот, она ответила бойко и невпопад влезла в чужой разговор. Ватага неудержимо хохотала над чем-то непонятным, оставшимся за дверью магазина — а, может быть, и совсем без причины хохотала.

Даша смеялась вместе со всеми, вернее, просто открывала беззвучно рот, как делают нерадивые хористы или те, кто не помнит слов песни. Голос у неё совсем пропал.

Человек в шапочке недовольно цокнул губами и громко, на весь магазин, так же в упор глядя на Дашу, сказал:

— Б…!

Все к нему обернулись, но он исчезал уже в дверях, исчезал во тьме, таял, как страшный призрак, в пустоте улицы. Даша сразу перестала делать вид, что смеётся. Она подбежала к магазинному окну, между рамами которого висели ненастоящие громадные карандаши и скрепки. Она сделала вокруг глаз домик из ладоней, чтоб свет не мешал видеть: ей хотелось хоть что-то различить на улице. А там горели в окнах огни, жёлтые и кое-где красные (неужели у кого-то дома красные лампы?). Витрина на противоположной стороне улицы, наоборот, светилась холодно, синевато. В ней стояли парами фигуры без глаз и рук, но в свадебных платьях.

Снег под витриной белел и блестел, и никого страшного поблизости не было.

— …и я его даже не сразу узнала! — закончила Настя неведомую тираду, вступив на порог мастерской и расстёгивая на шубке последний крючок. Самоваров подхватил холодную шубку, горько пахнущую зимой и зверем, чмокнул Настину щёку, тоже холодную и потому бесчувственную, и спросил весело:

— Кого это ты не узнала?

Они не здоровались почти никогда, потому что продолжали бесконечный разговор. Если они были порознь, это не считалось событием, которое стоит отмечать ритуальными фразами. Важнее была непрерывность времени, когда они вместе. Настя любила рассказывать Самоварову обо всём, что с нею за день случалось, вплоть до самых пустяковых мелочей, а беседу начинала ещё за дверью, на лестнице, где она уже с ним разговаривала про себя. А может, не только на лестнице? Может, и всегда, когда его не было рядом? Такая мысль иногда Самоварову приходила, но он её гнал как слишком для себя лестную.

— Узнала, только не сразу, — поправила Настя. — Мне сейчас в вестибюле попался твой Смирнов, совсем на себя не похожий. Меня он не узнал, это точно. Странно! Всегда такой улыбчивый, а тут… Нет, он не мрачный сделался — это у него, наверное, никогда не получится. Он померкший какой-то и примятый. Никаких улыбок! Он бежал, ничего не замечая вокруг. Интересно, какая муха его укусила?

— Это я его так расстроил, — признался Самоваров.

— Чем?

Самоваров рассказал про саморазоблачение Андрея Андреевича и про то, как они волнующе, по-бразильски распростились навек.

— Главное, он знаком с Витей Фроловым. Это меня поразило. Скверное тут что-то, — заключил Самоваров. — Витя тоже субъект лучезарный, как ты выражаешься, и чист душой, как одноразовый шприц. Но стало точно известно, что он был у Щепина накануне смерти. Не могу понять, как он туда попал? Зачем? Не исключено, что он посещал и Тверитина, который омоложивался с помощью инъекций. Оба старика мертвы.

— Ужас какой! — передёрнулась Настя. — Ты это всё Вере Герасимовне рассказывал? Тот же самый Витя делает Альберту Михайловичу! Вдруг и его прикончит?

Самоваров от этой идеи отмахнулся:

— Не прикончит! Витя друг Ледяева, колет его давно и без всяких фатальных последствий. Хотя чёрт его знает… Врагу не пожелаю такого медбрата. Знать бы, что в его больной голове творится!.. Кстати, к тебе Даша Шелегина заходила. Как ни смешно, за юридической помощью! Сидела тут в углу, растопырив свои иголки и колючки. Хвасталась, какая она умная, как научилась манипулировать людьми. Всё-таки она порядочная дрянька.

— Она тебе не нравится?

— Жалко её, — ответил Самоваров довольно равнодушно. — Затевает всевозможные интриги, а по сути — несчастный перепуганный ребёнок. Отцу её очень плохо, ты слышала? Врачи говорят, может умереть в любую минуту. Она страшно переживает, что из-за этого сорвётся фестиваль в Вене и её там торжество. Вся подрывная работа пойдёт насмарку! Останутся одни юридические дебри с авторством, а сквозь них не тринадцатилетней девчонке продираться. В общем, она в печали. А нам не выпить ли чайку на дорожку? Мороз легче не стал?

— Нет. Наступила вечная полярная ночь. Люди, львы, орлы и куропатки — словом, все-все замёрзли. Это не кончится никогда, — вздохнула Настя.

Дожидаясь чаю, она искоса поглядывала на свою дипломную картину — самую первую, с реставраторшей Людой и оплёванным полотном Семирадского.

— Как ты, Коля, думаешь, что сейчас делает бедный Смирнов? — спросила она наобум, стараясь не думать о Семирадском и не глядеть на свою работу. Картина, освещённая жестоким электричеством, была просто отвратительна! Столько исправить надо, а сейчас никак нельзя. Завтра!