И тут же, будто накликав, она увидела его сквозь стеклянную
стену первого этажа. Поль приплясывал от нетерпения перед полицейским (у
ступеней уже стояли несколько машин и прибывали все новые), бестолково
размахивая руками. Рядом жестикулировала маман, впрочем, ее телодвижения были
гораздо «содержательней».
Вот она вскинула руки к голове и обрисовала нечто вроде
поникшего гриба. Потом покрутила пальцами около глаз. После чего изобразила
некое порханье за плечами.
«Да ведь это она меня описывает! – догадалась Тина. –
Шляпка, цветы, очки, шарфик…»
Полицейский с пониманием кивнул и ринулся к дверям, из
которых выплескивался бурный человеческий поток. Тина попыталась задержаться,
но толпа неумолимо влекла ее к выходу – не остановишься. Она едва могла
пошевелить рукой, но все-таки ухитрилась поднять ее и стащить с себя шарфик,
очки и шляпку. Шляпку было очень жаль, но делать нечего. Затем все «улики»
исчезли под ногами толпы. Какое счастье, что в этом столпотворении шляпка и все
прочее будут неминуемо затоптаны. И никто, при всем желании, не сможет нагнуться,
подобрать их и преподнести владелице с пресловутой галльской галантностью:
«Мадам, кажется, вы уронили?..»
Людской поток вынес Тину на ступени, протащил мимо
полицейских, мимо Поля и его маман, которые разве что не подпрыгивали, пытаясь
разглядеть в толпе пресловутые очки и белые цветы.
«Ждите ответа!» – злорадно ухмыльнулась Тина и, кое-как
выбравшись из «стремнины», остановилась. Уставилась на двери «Пассажа».
Ну где же он, о господи, где он?! Что, пропускает вперед
женщин и детей? Или она его просто не заметила?
Ну да, слишком много народу. Вполне возможно, Георгий уже
вышел и стоит где-нибудь в толпе, озираясь и пытаясь понять, почудилась ему
Тина в шляпке или…
А рядом с ним небось топчется Зоя, и уж этот-то глаз-алмаз
высмотрит свою жертву в любой толпе!
Тина резко повернулась и побежала к такси, выстроившимся
вдоль тротуара. Машины были нарядного красновато-оранжевого цвета – цвета
переспелой хурмы, и Тина, увидев их, невольно почувствовала как бы некую
вязкость во рту. Она поспешно утерла губы – хотя вытирать следовало бы глаза.
Да ведь она плачет! Идет по неправдоподобно нарядной
заграничной улице – и плачет. И если бы встретился ей сейчас какой-нибудь
великий утешитель и спросил: о чем, милая, плачешь, почему слезы льешь, – что
сказала бы Тина?
– «Великий Император», – проговорила Тина, забравшись в
первое попавшееся такси. – То есть это, пардон, «Ле гран эмперёр», силь ву пле!
– Авек плезир! – последовал ответ, и такси покатило по
проспекту.
Тина старалась не дышать, чтобы не всхлипывать. Ехали минут
десять, но казалось – целую вечность. Лифт… поджатые губы гадкого
мальчишки-лифтера… шестой этаж, дверь с цифрами 646.
Заперто! Нет, Георгий не мог вернуться так быстро. Тина
спустилась к портье, взяла ключи.
Наконец вошла в номер. Она-то вчера порадовалась, что окна
выходят не на шумный бульвар, а в тихий, тенистый парк. Сейчас могла бы
высунуться, следить, не появится ли Георгий, не идет ли за ним в некотором
отдалении вертлявая, долговязая девка…
Зоя, Зоя… Георгий говорил, что никогда не слышал это имя. Он
не знал о ней, но это вовсе не значит, что Зоя не знала о нем!
Может, он уже не вернется. Может быть, Тина сыграла на руку
убийце и в толчее, возникшей у входа, киллерша незаметно достала из сумки
пистолетик с глушителем или нож-кастет, которым очень удобно убивать незаметно.
И вскоре в этом номере появится полиция, чтобы равнодушно сообщить ужасную
новость, а заодно узнать, кем Тина приходится Георгию Кайсарову. Вернее,
приходилась…
Никем, скажет она. Валентину была никем, теперь вот и
Георгию…
Да что за напасть, что за жуткое совпадение: оба человека,
которых любила Тина, стали жертвами одной и той же гадины!
Бледное сосредоточенное лицо Валентина, сидящего возле
желтых цветов дрока в ожидании смерти… Оно, это лицо, вдруг возникло перед ней.
Его убили у нее на глазах, а она ничего не могла сделать, чтобы спасти его… Да,
ничего. А вот Георгия она спасти могла, однако не сделала этого.
Сердце заболело так внезапно, так сильно… В груди давило, но
глаза оставались сухими.
Он-то ведь не думал о собственной безопасности, когда прыгал
за тобой на полном ходу «Метеора». И каждую минуту готов был нарваться на пулю,
когда вытаскивал тебя из оцепления Виталия, Славика и того белобрысого.
Он-то… А ты?
И еще один вопрос задай себе. Случалось ли с тобой в жизни
такое? С сердцем твоим – случалось? Разве тихая, приличная тоска, в которой ты
жила после смерти Валентина, сравнима с болью, скрутившей тебя сейчас? А ведь
еще ничего, в сущности, не случилось. Но если случится – ты в жизни себе этого
не простишь!
Выскочила в коридор. Лифта ни одного – как назло!
Остановилась, надавила пальцем на кнопку вызова. Кнопка расплывалась перед
глазами. Да и все вокруг теряло очертания. Опять слезы, но что в них проку?
Слезами горю не поможешь. Неужели уже не поможешь?..
Ладно. Что бы там ни было – только бы скорее. Зоина пуля, в
конце концов, ерунда и милосердие по сравнению с этой неизвестностью.
Лифт загудел, возвещая о своем прибытии. Тина рванулась
вперед – и налетела на какого-то высокого мужчину, выходившего из лифта.
– Далеко собралась? – спросил он по-русски. Некуда, ну
просто некуда деваться от этих соотечественников!
Попыталась обойти незнакомца, но тот почему-то крепко держал
ее за плечи и не отпускал. Вскинула в бешенстве глаза – и не вдруг осознала,
что перед ней Георгий.
Пол закачался под ногами, словно весь этаж вдруг превратился
в кабину огромного тряского лифта. А может, это был сейсмический толчок?
Впрочем, ей сейчас все безразлично, тем более взгляд гаденыша-лифтера, с
оскорбленным видом поджавшего губы. Наверное, этот юнец был блюстителем
нравственности и полагал неприличным, когда в общественных местах женщины,
заливаясь слезами, бросаются мужчинам на шею, а те подхватывают их на руки и
уносят в номер. Возможно, богатый опыт подсказывал лифтеру, что дружескими увещеваниями
подобные ситуации не заканчиваются?..
* * *
Тина лежала на ковре и чувствовала, как по спине пробегают
мурашки. Здесь, внизу, легкое «дыхание» кондиционера казалось сквозняком. Надо
бы чем-нибудь накрыться, но она скорее согласилась бы тут же умереть от
воспаления легких, чем высвободиться из объятий Георгия. И никакой это не
озноб, а сладкие судороги блаженства…