Невинный сон - читать онлайн книгу. Автор: Карен Перри cтр.№ 27

Майя явно ждала, когда я уйду.

– Что ж, – сказал я, – завтра позвоню.

– Гарри, спасибо, что пришел, – помолчав, ответил Козимо и уставился на огонь в камине.

Виолончельная сюита закончилась, и игла проигрывателя соскочила с последней бороздки на пластинке со звуком, напоминавшим убаюкивающий шум прибоя.

Я взял пальто, и Майя проводила меня до двери.

– Я очень надеюсь, что мы снова увидимся, – едва слышно произнес Козимо, и я вышел на заснеженную улицу.

Я забрал вещи из гостиницы, поехал в аэропорт и обнаружил, что мой рейс отменен.

– Завтра утром погода должна улучшиться, – сказал мне сотрудник авиакомпании.

Я принялся искать, где бы присесть или прилечь. Весь аэропорт был устлан людскими телами словно после стихийного бедствия. Я нашел свободный угол и, прикрывшись пальто, лег на пол; но в аэропорту было холодно, и я не мог уснуть. Я вытащил компьютер и включил его. Час за часом на экране мелькал один мутный кадр за другим. Наступил рассвет. Небо над терминалом из черного превратилось в фиолетовое, где-то загудел пылесос. От усталости мысли в голове расплывались. И вдруг я увидел эту картинку на экране. Я мгновенно выпрямился. Две призрачные фигуры, мальчик и женщина, рука в руке, шагают в толпе демонстрантов по О’Коннелл-стрит.

Женщина останавливается и смотрит на витрину. Мальчик тянет ее за руку. Они продолжают идти. Они доходят до конца О’Коннелл-стрит.

Конец записи на диске.

Мое сердце заколотилось, во рту пересохло. «Господи, – подумал я, – да это же они! Это же он! Это же Диллон». Я действительно его встретил. Я не схожу с ума. Я перемотал запись до последнего кадра и увеличил изображение. Да, это был он. По моим щекам покатились слезы. Внутри все перемешалось: радость, страх, паника, облегчение.

В дикой спешке я полез за следующим диском, вставил его в компьютер и снова стал упиваться образом сына. Я следил, как они не спеша поднялись по О’Коннелл-стрит и подошли к ожидавшей их машине. Старый красный «Форд». Я всмотрелся в номерные знаки. Остановил запись и полез в сумку за бумагой и ручкой. Но разобрать номера не удавалось. Батарея компьютера почти разрядилась. Я отмотал немного назад и снова впился глазами в экран. Разглядел год: 01. Разглядел буквы графства и четыре последующие цифры. Последняя была нечеткой – лишь смутное очертание. Я перемотал назад, снова включил. И наконец увидел.

Когда в ту среду вечером я подошла к дому, улица была погружена во тьму. В одном из соседских домов вопила сигнализация, а у кого-то на заднем дворе бесилась собака. Я почувствовала легкую боль в спине. Отперев входную дверь, я зашла внутрь и принялась щелкать выключателем. Без толку!

– Отлично, – заявила я в сумрачной прихожей. – Лучше не бывает.

Я помнила, что где-то на кухне лежал фонарик, и шаг за шагом стала осторожно продвигаться туда, а тьма вокруг все сгущалась и сгущалась. На кухне было немного светлее. Наш сад, все еще скрытый снегом, освещался холодным сиянием луны, и струившийся из окна свет легкой синевой ложился на кухонные поверхности. Я пошарила в ящиках стола и, разыскав маленький черный фонарик, свечи и спички, в последующие десять минут бродила по комнатам и наполняла их мерцающим светом. В доме было холодно, и, покончив со своим первым заданием, я включила радиатор на кухне, зажгла камин в гостиной и еще один маленький – в нашей спальне. Мне так хотелось света и тепла, что не пугал даже риск пожара. Порывшись в вещах, разбросанных на нижней полке платяного шкафа, я вытащила огромный шерстяной свитер Гарри. Натянув его на себя, я уткнулась носом в шершавый рукав и вдохнула горьковатый запах сигарет и химический запах краски – суть его жизни, – и мне стало тепло и уютно.

В этой темноте было нечто ностальгическое. Она напоминала мне дни моего детства, когда в восьмидесятые годы во время глубокой рецессии у нас не раз отключали свет. Я вспомнила, как все мы – мать, отец, брат и я – собирались за кухонным столом и играли в «Эрудит».

Но в этот вечер играть в «Эрудит» было не с кем. Гарри из-за снегопада застрял в Лондоне. Обычно я не против побыть одной. Временами мне даже хочется уединиться. В Танжере, где мы жили вместе, вместе ели, вместе спали, вместе работали, меня это стесняло и подавляло. Мне все время хотелось вырваться из дома, подальше от этих комнат – и даже подальше от Гарри. Просто побыть одной. Присутствие Гарри всегда заметно. Он заполняет собой все окружающее пространство. Я с такой силой ощущала силу его личности, ее постоянный напор, что порой казалось: если мне не удастся от него отстраниться, я просто в нем растворюсь и потеряю саму себя. В ту ночь, в красноватом сиянии радиатора, я вдруг впервые осознала, насколько велик наш дом. Высокие потолки, два этажа огромных комнат с закоулками. Мне вдруг стало одиноко.

Я позвонила Гарри, но у него включился автоответчик. «Привет. Надеюсь, в Лондоне все идет своим чередом. А я сижу в темноте и холоде, электричества нет. Прямо как в восьмидесятых. Надеюсь, что у тебя светло и тепло. Как бы то ни было, но я по тебе скучаю. Когда сможешь, позвони».

Я повесила трубку и подумала об оставленном сообщении. Хотелось бы, чтобы мой голос звучал бодро и весело, а не жалобно и тоскливо. Гарри такого терпеть не может.

Поскольку электричество отключили, о готовке не могло быть и речи, и я принялась за то, что смогла найти в холодильнике: йогурт, остатки сыров, полузасохший ломоть дыни, пара кусочков шоколада. Еды дома почти не было, и от голода я почувствовала легкое головокружение. Но из-за снега я не решалась снова выйти на улицу, а заказывать пиццу не хотелось. Я примостилась за кухонным столом, однако на месте мне не сиделось.

То, что случилось потом, я вовсе не планировала. Все началось с моей непоседливости. Сначала, пока не разрядилась батарея в моем компьютере, я лазила по Интернету. Затем я попробовала читать, но чтобы различить буквы при мерцающем свете свечи, мне все время приходилось щуриться, так что я скоро сдалась и стала оглядываться вокруг. Я сидела и созерцала то старые облупившиеся полки буфета, то длинную цилиндрическую лампу дневного света на потолке, покрытую толстым слоем пыли. Сейчас лампа тонула во мраке, и без ее привычного жужжания кухня казалась странно тихой, равно как и без ровного гудения холодильника. Я внимательно разглядывала все, от чего хотела избавиться, все, с чего хотела содрать краску и заново выкрасить, все, что хотела попросту выбросить, и вдруг мой взгляд остановился на двери, ведущей в гараж.

Я не сводила глаз с этой двери и думала о том, насколько же мы с Гарри в последнее время отдалились друг от друга. Все эти дни он был резок и угрюм. А я являла собой сплошной комок нервов. В наши отношения закралась холодность, а в разговорах приходилось следить за каждым словом; я вела себя с предельной осторожностью: казалось, что в каждой произнесенной мною фразе таится какой-то скрытый смысл, и любое выражение лица, любой самый невинный жест может быть неверно истолкован и наполнен самым невероятным значением. Мне вдруг почему-то пришла в голову мысль: стоит мне войти в его будущую студию, и все станет возможным наладить. У меня появилось смутное ощущение, что, если я одна проведу в студии какое-то время, побуду среди его картин, среди предметов, с помощью которых он их творит, я начну понимать Гарри совсем по-новому, начну больше ему сочувствовать, и это смягчит наши отношения. Правда, с другой стороны, подобный поступок напоминал шпионство. И возможно, меня на него толкнуло возникшее между нами недоверие. А может, это было не более чем любопытство. В любом случае я встала со стула, взяла стеклянную баночку со свечой, распахнула дверь, по привычке щелкнула выключателем и вошла в холодную бетонную комнату.