Невинный сон - читать онлайн книгу. Автор: Карен Перри cтр.№ 26

– Мне лучше безо льда.

– Конечно, – отозвался я и сел на диван.

Большинство вещей, загромождавших комнату, судя по всему, прибыли из Танжера: какие-то мелочи, сувениры, картины – на одной из них был старый город и замки на холме, нависшем над Танжером. На другой картине были изображены три фигуры в сумерках: эти трое смотрели прямо на тебя, и казалось, будто это не картина, а фотография. Может, эту картину написала Робин? Скорее всего, она – характерная для нее яркая охра, к тому же у нее был период, когда она врезала в картину какие-нибудь слова. На этом полотне на небе были выгравированы слова «любовь» и «сумерки». По моим смутным воспоминаниям, Робин подарила Козимо эту работу вскоре после того, как он пустил нас пожить в его квартире. Я так давно ее не видел, что от неожиданности даже растерялся. А потом я вдруг краем глаза заметил на столе колоду карт Таро.

– У вас будет выставка?

– Да, ожидается.

– «Танжерский манифест»?

– Вторая серия.

– Я на ней буду почетным гостем.

Я улыбнулся, а Козимо протянул мне свой стакан:

– На этот раз, Гарри, сделайте, черт возьми, двойной.

Я рассмеялся.

Я не знал, как подступиться, но мне отчаянно хотелось спросить его о том, каким образом он вернулся в Лондон. Я уже собрался задать этот вопрос, когда Козимо, словно прочитав мои мысли, сказал:

– Мне кажется, в возвращении к началу пути есть нечто совершенно особенное.

Я кивнул.

– Знаете, то, что связано с Танжером, постепенно забывается, однако я никак не могу избавиться от его серного запаха. Странно, правда?

Я хотел уже сказать что-то о Танжере и о землетрясении, но Козимо стал расспрашивать меня о Робин.

– Она… она в полном порядке, – сказал я, не сводя взгляда с картины.

Козимо, кажется, усмехнулся, а может, мне показалось.

– У нас хороший домик в Дублине, недалеко от моря.

Я не знал, что еще ему рассказать. Сообщить о том, что она беременна? Мне вдруг показалось, что Козимо сам хочет мне что-то сказать, что-то важное. Он заколебался, а потом неуклюжими, неровными глотками, с каким-то хрипом осушил стакан. Козимо, лакавший джин с тоником, напоминал старого больного пса.

Мне тоже хотелось поговорить с ним по душам. Открыться ему в самом важном. Мне казалось, что он в отличие от Спенсера не будет подвергать мои слова сомнению и не станет надо мной смеяться, что в отличие от Робин он наверняка меня поймет и поверит тому, что я ему расскажу.

Больше всего на свете мне хотелось рассказать ему о том, как я увидел Диллона.

За стеной послышался лай собаки. Козимо посмотрел на меня. Слабо улыбнулся. У него выпали зубы? Его лицо как-то сморщилось.

– Я боюсь собак, – совсем незнакомым тоном неожиданно сказал он.

Мне стало грустно и захотелось, чтобы вернулся наш прежний Козимо – сильный духом, жизнерадостный.

– Я надеялся, нам удастся поддерживать наше знакомство, – сказал я.

В воздухе повисла неловкая тишина. Звуки виолончели неотвязным эхом разносились по маленькой гостиной. В комнате стало тесно и трудно дышать.

– Вчера в Британском музее я увидел… мальчика-мумию. Он был похож на Диллона.

– А-а, – певуче протянул Козимо, понимающе кивнул и грустно улыбнулся.

Мое сердце бешено заколотилось, а его маленькие глазки загорелись и уставились прямо на меня – он был явно заинтригован.

– Я его видел. Я видел Диллона. В Дублине. По крайней мере я думаю, что видел.

Козимо подался вперед, глаза его сузились, и в них мелькнула тревога, а может, подозрение. От этого взгляда мне стало не по себе, но тем не менее я продолжал. Я рассказал ему, где это случилось. Я рассказал ему о женщине, о том, как я окликнул Диллона, как он обернулся и посмотрел на меня и как по его взгляду мне показалось, что он меня узнал. Я рассказал все это Козимо и замолчал, слушая его сиплое дыхание, заполнявшее пространство между нами.

Козимо не произнес ни слова, а я, нервно рассмеявшись, добавил:

– Коз, мне кажется, я схожу с ума. Мой сын воскрес из мертвых. Я знаю, в это трудно поверить.

– Очень трудно поверить, – произнес Козимо вполне доброжелательным тоном, но у меня внутри все опустилось.

Я заглянул в свой пустой стакан и почувствовал, что на душе становится еще горче. И тут он добавил:

– Трудно, но можно.

Я поднял голову и встретился с его взглядом – непроницаемым взглядом. Я молча ждал, что за этим после-дует.

Козимо медленно, натужно вздохнул:

– Я кое-что знал и, наверное, должен был вам об этом рассказать.

– Что именно?

– Теперь, думаю, это не имеет значения.

Он хрипло закашлялся, пожал худыми плечами, и лицо его приняло выражение усталого смирения.

– А может, это имеет значение.

– Я устал, – печально произнес он.

Я наклонился к нему, чтобы побудить его высказать то, что его тревожило, но тут неожиданно послышался шум отпираемой двери. Кто-то пересек коридор и вошел в гостиную.

– Это Майя, – представил Козимо. – Вы помните друг друга?

Я поднял глаза и увидел невысокого роста испанку лет сорока. Я не помнил ее, и она тоже меня не узнала. Женщина сняла пальто, подбросила в огонь еще одно полено и забрала у Козимо стакан.

– Рада с вами познакомиться…

– Гарри.

– Гарри… Козимо пить нельзя. – Она поставила стакан на стол и безо всякого упрека добавила: – Ему сейчас надо отдохнуть.

Козимо просительно улыбнулся.

– Но Гарри только что пришел.

Майя подставила под ноги Козимо пуф и поправила укрывавшее их одеяло.

– Гарри, Робин и их сын Диллон жили в квартире над моим книжным магазином.

Майя ничего не ответила, а Козимо бросил на меня взгляд, в котором сквозило некое подобие жалости.

– До землетрясения. После него все переменилось. Я его, Гарри, до сих пор не могу забыть.

– Ну да.

– А ведь мы неплохо проводили время, верно, Гарри?

У меня вдруг пропало желание выудить из него то, о чем он упомянул, то, на что он намекал. Возможно, из-за того, что он в присутствии Майи заговорил о Диллоне, или потому, что произнес слово «землетрясение». А может, я подумал, что при таком состоянии здоровья подобный разговор будет ему не по силам. Я вдруг растерял всю решимость и не стал его больше расспрашивать.

– А какие вечера были у Козимо!

Старик, похоже, ударился в воспоминания. Он поудобнее устроился в кресле и, казалось, погрузился в свои мысли.