Около стола сидел Леший. Пред ним на разделочной доске
покоился огромадный кусище копченого мяса, от которого шел упоительный дух.
Тоненьким остреньким ножичком Леший отрезал мясные пласты, делил их напополам
и, забросив в рот половину, истово жевал, не забывая вторую часть отдать Анрио.
Пес сидел около стола, умостив умильную морду на колени
Лешего, и деликатно брал мясо из рук художника.
– Присоединяйтесь! – гостеприимно махнул рукой Леший. –
Отпадное мяско, верно, Анрюха? Вот только хлебушка, беда, нет.
– Секундочку, – недоверчиво сказала Соня. – Это что за мир и
дружба? А кто орал как резаный: боюсь собак, боюсь собак?!
– Кто боится? – сделал удивленные глаза Леший. – Да я вырос
среди собак, мой дед менял их как перчатки! Правда, такого боевого парня у нас
никогда не было.
Леший чмокнул Анрио в нос, потом покосился на Струмилина и
прыснул. Тот тоже тихонько смеялся, опираясь о Сонино плечо как мог крепче.
– В чем дело? – насторожилась девушка.
– Так вот, насчет бегства в Уссурийский край, – давясь
смехом и мясом, прошамкал Леший. – Сонь, у меня руки жирные, так ты полу куртки
отверни и достань… во внутреннем кармане.
Прислонив Струмилина, у которого от смеха подкашивались
ноги, к косяку, она шагнула вперед, двумя пальцами взялась за полу длинной и
широкой куртки – и увидела, что изнутри нашит большой, просторный карман. Там
громоздилось что-то, свернутое трубкой.
Соня тихо ахнула. Это покрытый краской холст. Развернула его
дрожащими руками – и задохнулась от того непередаваемого запаха старины, какой
не дано подделать никому, никакому художнику. С изнанки холст был темный,
грязно-серый, с небрежно смазанным фиолетовым клеймом «Северолуцкий
художественный музей, инвентарный номер 345». А с лицевой стороны…
Кипел буйный пламень костра, бросая алые отсветы на бледное
золото волос молодой женщины, на вороную гриву коня, на лица воинов, готовых
справить прощальную тризну. Клочья дыма взвивались в небо – серые, как глаза
этой женщины… как Сонины глаза!
– «Прощание славянки», – сообщил Леший. – Подлинник. Я,
конечно, замечательный художник, но нашим друзьям достаточно будет одного
взгляда, чтобы понять: сокровище подменили! Копия и оригинал – это небо и
земля. Так сказать, Соня – и Лида!
– Ты видел?! – недоверчиво обернулась Соня к Струмилину.
Тот кивнул.
– Ой-ой, – покачала она головой. – Здорово же мы подставили
этого Джейсона. Приедут они все в Париж, откроют чехол, а там…
– От этого надо его избавить, – сказал Леший. – Прямо сейчас
надо позвонить в милицию насчет опасной парочки, Немкина и его подружки.
Все-таки не стоило им так активно бряцать оружием! Пускай их тормознут на пути
в Москву. Джейсона не тронут: иностранный подданный, картина не у него, а у
Лидки. Я не я и бородавка не моя.
– Между прочим, Джейсон все видел, – усмехнулся Андрей. – Он
с тебя глаз не сводил, пока ты свои фокусы на кровати выделывал!
– Как?! – возмущенно подскочил Леший. – Видел?! Врешь!
– Видел, видел. Он мог поднять тревогу, но промолчал.
– Хороший человек, – сказала Соня, и Струмилин поджал губы:
– Да так, ничего.
– Голубые глаза хороши, – пропел Леший, меланхолически глядя
в пространство, – только мне полюбилися карие!
– В данном случае с точностью до наоборот, – улыбнулась Соня
и вдруг всплеснула руками: – И все-таки я не могу понять, где ты взял копию?
– Здрасьте! – Леший даже глаза завел. – В мастерскую я
забегал по пути на вокзал? Забегал. Там и прихватил картинку – на всякий
случай. Мало ли, думаю, что может быть…
– Ты же поесть туда забегал.
– Поесть мне удалось только теперь, – вздохнул Леший. – И то
без хлеба. Но мы не в обиде, правда, Анрио? Искусство требует жертв!