– Очень мило! – захохотала Лида. – Сонька, значит, станет
миллионершей, а мне – «в разумных пределах»?! Да вы что?! Да вся моя жизнь
из-за нее прошла «в разумных пределах»! Мы жили втроем на одну зарплату матери,
то есть Анны Васильевны, – потому что отцовские деньги приходилось отсылать
Богдановым. Это сначала они договорились на сто пятьдесят рублей, но потом
аппетиты выросли. Опять-таки инфляция. В конце концов, она пожелала, чтобы ей
платили в долларах! Я сначала об этом не знала, но понять не могла, почему
ничего, ничего не могу себе позволить, почему приходится влачить такое скудное
существование! А оказывается, родители обеспечивали безбедную жизнь Соньке и ее
мамаше.
– Также и твоей, – негромко подсказала Соня.
– Моей! Черта с два – моей! Она меня бросила! Она выбрала
тебя! – Глаза Лиды снова наполнились слезами.
– Насколько мне известно, выбор сделала Анна Васильевна, –
мягко уточнила Соня. – Мама об этом часто рассказывала. Литвинова тебя очень
любила, поистине как родную дочь…
– Да что мне проку от ее любви?! – с детской застарелой
обидой взвизгнула Лида, швыряя чехол с картиной на кровать с такой яростью,
словно это не баснословно дорогое произведение искусства, а нечто совершенно
никчемное – вроде этой самой любви, какую питала к ней приемная мать. – Она
больше всего на свете боялась, чтобы я не стала похожа на «плохую девочку
Сонечку». Когда я нашла твою фотографию – с этой дурацкой челкой! – никак
понять не могла, почему мать ее сохранила. Потом до меня дошло: чтобы иногда
смотреть на фото – и злость свою, ненависть к Ирине да к тебе подпитывать! Ты
была жупелом каким-то, пугалом огородным. Она только и делала, что вытравляла
из меня богдановскую наследственность. Вся моя жизнь прошла под твоей черной
тенью, только я тогда не знала, кто эта «плохая девочка Сонечка», которая кашку
не ест, руки не моет, никак не хочет засыпать, разбивает коленки, на которой
горит одежда и обувь, которая получает одни только двойки, громко включает
музыку, гуляет допоздна с мальчишками, прячет под кроватью неприличные
журнальчики…
– Между прочим, я очень хорошо училась, – перебила Соня. – И
в школе, и в техникуме. И не гуляла ни с какими мальчишками. А журналы
неприличные, какие приносили материны хахали, я вообще смотреть не могла,
противно!
Лида ее вряд ли услышала.
– Вся жизнь моя тобой затоптана, понимаешь? – выкрикивала
она. – Да я к тебе не могла, просто не могла относиться иначе чем с ненавистью!
Я сделала все, чтобы разрушить твою жизнь. Но ты и теперь продолжаешь мне
мешать. Я все бросила в Нижнем, приехала сюда, натерпелась столько ужасов, меня
чуть не убили Рыжий и Серый, я рисковала в музее, меня ведь могли поймать,
арестовать… И вот вам, пожалуйста! Появилась Сонечка – и опять все рухнуло в
моей жизни, только потому, что этот, – она с ненавистью выпятила подбородок в
сторону Джейсона, – этот вознамерился увести ее в Австралию!
– Да успокойся! – устало сказала Соня. – Не собираюсь я ни в
какую Австралию, что я там забыла?
– И впрямь, Девуля, успокойся, – вступил в разговор Борис. –
Соня никуда не едет. Едем мы с тобой в Париж – в компании мистера Полякофф и
этого замечательного творения Серебряковой, – он кивнул на чехол в цветочках. –
Наши планы остаются прежними.
– Напрасно вы так думаете, – Джейсон надменно вздернул
голову. – Независимо от решения Сони я расторгаю наш договор!
– В самом деле? – холодно переспросил Борис. – Расторгаете,
значит? Ну-ну… А вот это вряд ли.
Он метнулся вперед, оттолкнув Джейсона, и склонился над
Струмилиным. Тот рванулся, пытаясь броситься на него, но Борис с силой пнул его
как раз по раненой руке.
Струмилин рухнул и остался недвижим. Соня вскрикнула, но
Борис, улыбаясь, приставил дуло к виску Струмилина – и девушка онемела.
– Сначала он, – сказал Борис. – Слышите, мистер Полякофф? Я
вам говорю! Это номер один. Потом – вон тот шут гороховый! Это надо же за
триста километров притащился слупить с меня какие-то жалкие две штуки баксов, –
он махнул в сторону Лешего, влипшего в стену. – Вот и выйдет по поговорке, что
жадность фраера сгубила. Потом настанет очередь Сони. Клянусь, что меня не
остановят никакие ваши вопли-сопли. А вот вы – человек совестливый, вам
«мальчики кровавые в глазах» потом всю жизнь оставшуюся покою не дадут.
– Глушитель… – подал голос Леший, и Борис с досадой
покосился на него:
– Чего?
– Глушитель, говорю. Он теряет свои заглушительные свойства
после третьего, а иногда и второго выстрела. Такое вот несовершенное
приспособление. А вы один разик уже того, пульнули. То есть не исключено, что
скоро здесь начнет раздаваться такой грохот, что соседи элементарно вызовут
милицию и…
– Лида, включи телевизор! – усмехнулся Борис. – Уже восьмой
час утра, имеем право слушать новости, да погромче.
Лида вытянула в сторону огромного телевизора руку с пультом
– и все невольно пригнулись от громкого, возбужденного мужского голоса:
– А теперь о беспрецедентном ограблении в Северолуцке! – На
экране появилась карта Московской области, где вспыхивала точка, обозначавшая
город. – Согласно сообщению Интерфакса, охранник местного художественного
музея, обходя этой ночью залы, был потрясен открывшимся ему зрелищем. Рама
картины Серебряковой «Прощание славянки» висела вокруг нее, по словам
охранника, будто тряпка! При ближайшем рассмотрении выяснилось, что багет
искусно имитирован раскрашенным латексом. Это, безусловно, ноу-хау в области
ограбления картинных галерей, однако мастырщиков подвела неплотно заткнутая
пробочка. В результате рама сдулась, как воздушный шарик. Обнаружилось также,
что поддельная рама обрамляла поддельный холст. Сейчас в музее работает
оперативная группа. Уже наметились первые подозреваемые. Их приметы держатся
пока в тайне, однако известно, что это мужчина и женщина, бывшие вчера утром в числе
первых посетителей музея. Мы будем держать вас в курсе последних подробностей.
А теперь о необычайном повышении уровня солнечной активности…
Лида машинально нажала на пульт, и экран погас.
Джейсон увидел, что его сообщники затравленно переглянулись,
и Борис выпрямился.
– Мистер Полякофф! – Черное дуло переместилось на него. –
Извольте пройти к выходу, сэр! Иначе… иначе мне придется изменить порядок
подсчета трупов.
И в это мгновение послышался глухой удар в дверь, потом
оглушительный лай, а потом в квартиру ворвался упитанный черный пес.
Анрио!
И Джейсон понял, что Соня и ее спутники тоже забыли запереть
за собой дверь, когда явились сюда. Реальность, таким образом, окончательно
пошла вразнос!