Призраки вокруг нас. В поисках избавления - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Холлис cтр.№ 36

Таким образом, мы должны перешагнуть через себя, использовать способность к воображению для того, чтобы ступить на другую землю. Пропасть – это наша всепоглощающая тревога (Angst), утрата уверенности в собственных способностях, наши заранее продуманные выводы. Переход через нее есть шаг к более объемному ощущению себя. Животное внутри нас согласно, как мул, ходить по кругу, но сверхчеловек – это план богов для нас. И получаемая свободы и круговращение новых возможностей ужасают, потому что они нам не знакомы и чужды привычным ограничениям комплексов.

Как написал поэт Антонио Мачадо:

Четыре ненужные вещи

Брал в море наш брат в старину:

Якорь, штурвал и весла,

И страх, что пойдет ко дну [74] .

Да, наши страхи естественны (они настолько же бесполезны, насколько необходимы), но о них нужно забыть, когда отправляешься в плавание по морям души. И хотя мысль о плясках на канате, натянутом между знакомым прошлым и неизвестным будущим, ужасает, у нас просто нет времени смотреть вниз, пытаться вернуться назад или замирать в нерешительности. Мы стоим высоко на этом канате, перед лицом всех потенциальных возможностей, и именно здесь наше место. Боги предназначили нам его, потому что требуют от нас чего-то большего, чем обеспечение пугливого Эго удобствами и мнимой уверенностью. Паскаль, рассуждая в «Мыслях» о человеческой жизни, написал следующее: вопрос стоит не о том, отправляться в плавание или нет, ведь нас уже туда отправили. Кьеркегор писал в дневниках о торговых судах, ходящих вдоль знакомых берегов, и боевых кораблях, отправляющихся в открытое море, в неизведанное, где их ждет слава. И наконец, писатель Линдси Кларк замечал: «Поверьте, порой приверженность внутреннему свету ощущается как шаг во внешнюю тьму» [75] .

Во что нам остается верить, если не в наш внутренний путеводный свет? Многие доверяли себя воле Божьей, но легко ли отличить голос Бога от обманчивого комплекса? Как можно «пройти», «пережить», если мы до сих пор не понимаем, где «Я», а где «не Я»? Как нам не затеряться и не запутаться в мириадах голосов, постоянно щебечущих у нас над головой? Как нам, в конец концов, понять, что мы – это не история, а постоянно расстилающееся впереди путешествие?

Приведем несколько показательных примеров. Мать Луизы была нарциссичной и доминирующей, а отец – в большей степени пассивным. Вскоре Луиза стала рабой следующего императива: она бессильна и нуждается в Другом, но при этом она должна быть милой и постоянно делать вид, что у нее все прекрасно. Конечно же, она стала социальным работником и всю свою взрослую жизнь служила двоякой цели. Ей пришлось осознать, что муж стал ей лишь заменой матери, что разрыв с ним был неизбежен, что надо начинать все заново и перестать тащить груз прошлого и истории с дежурной улыбкой на лице. Все это произошло до начала психотерапии. Она вышла замуж во второй раз, но старая депрессия возвратилась. Во втором браке она выполняла роль пассивного агрессора, что было для нее совсем не характерно. Старый архаичный императив бессилия сохранялся, однако стремление к некоему равенству в отношениях выразилось в попытках пассивно-агрессивного манипулирования. Этот новый образ не нравился ей, ведь она все равно продолжала служить своему бессилию. Таким образом, она вновь оказалась в омуте депрессии, в до боли знакомой яме беспомощности. Луиза знала, что это был ее ад. Она могла вторить мильтонову Сатане: «Везде в Аду я буду. Ад – я сам» [76] . Или причитать вместе с Кристофером Марло: «Где мы, там ад; и, там где ад, должны мы вечно быть» [77] . Но Луиза начала осознавать, что, помимо матери, отца, мужей, в ее жизни постоянно присутствует еще одна фигура – она сама. Это на первый взгляд простое признание очень важно, так как является первым шагом, первой попыткой выбраться из ада. Как писал Юнг, мы «так же одержимы патологическими состояниям, как любая средневековая ведьма… Тогда они говорили о Дьяволе, мы же называем его неврозом» [78] .

Пока у нашего демона нет имени и, никем не узнанный, он продолжает плести паутину в дальних уголках бессознательного, мы будем ему подчиняться. Но этот демон – наш навязчивый призрак, воплощенная феноменологическая встреча с жизнью, ее силой и ее императивами. Луиза не хотела быть навеки приговоренной к этому сценарию и уговорила мужа вместе пойти к психотерапевту. Сначала она исповедалась во всем, что считала низким и недостойным, прежде всего, во внутренней тяге компенсировать детское чувство бессилия в близких отношениях с людьми. Затем она рассказала о своем чувстве стыда, об огромном желании выстроить отношения, основанные на доверии. К счастью, ее муж проявил понимание и способность к эмпатии, и вместе они, на свой страх и риск, раскрылись, стали уязвимее, но и надежнее друг для друга. (Сначала им нужно было осознать, что вера в себя – необходимое условие доверия другому, а значит, им нужно было понять, что внутренняя истина всегда доступна и что ее нужно защищать от внешнего и внутреннего давления.) Они поняли также, что все то, что прежде их защищало и оберегало, теперь ограничивает их, привязывая к закостенелым сценариям.

Какой бы очевидной вся эта ситуация ни казалась со стороны, каждый из нас должен сознаться в похожих слабостях, в бессознательной приверженности своему тоталитарному теневому правительству. Внутри каждого из нас есть свой Видкун Квислинг [79] , который во имя амбиций или бессердечной целесообразности, не моргнув глазом, продаст наши души за безопасность. И после нескольких таких сделок каждая последующая будет даваться все легче. Пока мы не достигнем срединного перевала жизни, пока наше Эго не станет сильнее, мы не сможем противостоять призракам, этим нашим внутренним диктаторам и коллаборационистам, чьи приказы мы выполняем.

Приведу еще один пример из жизни человека, который никогда не считал себя героем. Однако его битва с призраками прошлого – пример для всех нас. Чарльзу пятьдесят пять лет, он бизнесмен, вырос в очень конфликтной семье. Его отдушинами в тяжелые годы детства были спорт и интеллектуальные упражнения. Однажды он попал под влияние представителей Церкви, и сам чуть не стал священником. Церковь предлагала ему модель любящей семьи и давала возможность реализовать человеколюбивые планы. Но вскоре и в этой семье ему стало неуютно. Ему показалось, что церковники не собирались помогать ему в его устремлениях, а думали лишь о собственных интересах. Тем не менее, годы духовного воспитания и индоктринации навсегда запечатлелись в его психике. Он женился на хорошей женщине, они создали большую добрую семью. Однако его духовные устремления не угасли, и в возрасте пятидесяти лет он обратился к психотерапевту. Дисциплинированность и увлеченность Чарльза способствовали весьма интенсивному анализу сновидений и моделей отношений. Всю жизнь он, как и все мы, либо служил скрытым императивам, либо пытался убежать от них. Подобно всем нам, Чарльз искал разрешения на то, чтобы начать жить своей жизнью, следовать призывам души.