Джереми пожал плечами.
– Внимательно слушаю. У тебя старая мама.
– Это не моя мама. Я же говорила тебе про свою.
– Это я так тебя проверяю.
– Хочешь, научу тебя придумывать Бродячие стишки? – спросила Милли.
– Ага, – ответил Джереми.
Они незаметно выползли из-под стола и пошли в соседний вагон, а Карл и Агата их даже не заметили.
* * *
Милли и Джереми расположились в последнем вагоне, на полу, возле туалета.
– Правда смешно, – зашептала Милли, – как представишь, что там кто-то на унитазе сидит?
– Наверное.
– Со спущенными штанами. Прямо там.
– Ага.
– И делает пи-пи или ка-ка…
– Я взял у мамы мобильник, – вдруг сказал Джереми и показал его Милли.
Она взяла телефон в руки.
– Ты его украл.
– Ну я же верну.
Милли уставилась на телефон, а Джереми уставился на нее. Она больше всего на свете хотела позвонить маме, но боялась: вдруг та не ответит?..
А вдруг ответит? Ответит и просто не захочет говорить? Вдруг ответит и не захочет больше быть ей мамой?
Интересно, а можно перестать быть чьей-то мамой по своему хотению?
Джереми забрал телефон.
– Слушай… – начала Милли.
– Говори номер, – перебил ее мальчик.
Милли продиктовала, а Джереми набрал цифры на телефоне, нажал на зеленую кнопку и приложил его к Миллиному уху. Милли глубоко вздохнула и придержала телефон. Бу-бум. Бу-бум. Бу-бум. Он звонил, и звонил, и звонил… и звонил, и звонил, и звонил.
– Автоответчик, – вздохнула Милли, а потом пролепетала: – Прости меня, мам…
Ее голос вдруг стал странным-престранным… И она заплакала, и все слова разом кончились, потому что говорила она маминым голосом, и когда сказала «мам» вслух, то вдруг поняла, как от того и от другого у нее болит все тело.
Джереми взял у Милли телефон. Она не поднимала взгляда и перестала плакать, только когда он вручил ей яблоко.
– Спасибо, – Милли положила его на пол рядом с собой.
– Прости, пожалуйста, что расстроил тебя, Капитан Смерть, – пробормотал Джереми.
– Ничего страшного, Капитан Всё, – ответила она, утирая глаза папиным чехлом. – У меня есть план.
– У меня тоже! Целая куча.
– Ладно, а у тебя какие?
– Не скажу. Секрет фирмы.
Милли закатила глаза.
– А у тебя тогда какой? – поинтересовался Джереми.
– Ты всем разболтаешь.
– Не-а!
– Разболтаешь-разболтаешь!
– Не-а!
– Ладно, – Милли подвинулась поближе. – Клянешься?
– Клянусь. – Джереми серьезно моргнул.
– Ты сказал, что все знаешь.
– Ага. Так и есть.
– Ты же слышал, как иногда со всем поездом разговаривает какая-то тетенька?
– По громкой связи?
– Наверное.
– Это называется «громкая связь».
– Я должна ее найти.
– Для чего?
Милли посмотрела на пивной чехол.
– Сделать кое-что хорошее.
– Тебя накажут.
Милли придвинулась лицом совсем близко к лицу Джереми. Джереми, казалось, больше не знал, куда смотреть.
– Мне нужна твоя помощь, Капитан Всё. Ты мне поможешь?
Он сглотнул.
– Да. Да, помогу, Ка-ка-ка… – он запнулся. Прочистил горло. – Капитан Смерть.
Карл-который-печатает-вслепую
– Что есть любовь, Агата Панта? – декламировал Карл, расплескивая свое вино во все стороны.
– Любовь?.. – спросила Агата, прижавшись носом к стеклу. – Ничего не видно…
– Именно. Именно, Агата Панта!
– Черным-черно!
– Да…
Ее лоб скакал вверх-вниз по оконному стеклу.
– Как-то мне не по себе.
Закрыв глаза, Карл рьяно закивал. Потом неуверенно наклонился вперед и провозгласил:
– Но оно того штоит. – Он постучал по столу указательным пальцем и поднял его в воздух, точно обращался к крикетному судье.
Агата обернулась.
– Чего?
– Оно того стоит.
– Что стоит?
– Любовь.
– Чего стоит?
– Терзаний, смятения, боли.
– Что ты несешь?..
Карл глотнул еще вина.
– Ты хоть раз в жизни юбила, Агата Панса? – покачиваясь, мягко спросил он.
– Чего? Я ж почти всю жизнь замужем была! Ты это прекрасно знаешь!
– Да, но… – Карл схватил Агату за руку своей безбокальной рукой и заглянул ей в глаза. – Юбила? Ты. Его. ТЫ ЕГО ЮБИЛА?
Агата отдернула руку, проглотила остатки вина и цокнула бокалом по столешнице. Потом утерла губы рукавом и заявила:
– Полагаю, что да!
– Полагаешь. А ты ему об этом говорила?
– А зачем? Это ж подразумевается!
– Подразумевается? – Карл встал и закричал на весь вагон-ресторан, как будто выступал на сцене: – Подразумевается! – Он замахал руками, и вино полилось на стол. – Подразумевается, что он знал, что ты его любишь?
Агата вскочила, выхватила у него бокал и осушила его до дна.
– Да! – с дерзостью выпалила она, тяжело дыша от усердия.
Они несколько мгновений смотрели друг на друга, и каждый не знал, как поступит другой. В конце концов оба вдруг сели, точно играли в «зеркало».
Карлу нравилась жилка на шее у Агаты, которая вздувалась, когда та кричала. Жилка тянулась до самого уха. Карлу вдруг захотелось ее лизнуть, провести языком по всей длине и сжать зубами мочку уха. Захотелось снять с Агаты очки, расцеловать ее лицо, прижаться к ней. Захотелось заглянуть под ее коричневый костюм.
– А он тебя юбил?.. – спросил наконец Карл.
Он принялся водить пальцем по винной лужице на столе. Агата пожала плечами и уставилась во тьму за окном. Карл рисовал в вине сердечки.
– Я уверен, что юбил.
– Это не имело значения. И не имеет. Не в этом суть.
– Только в этом суть и есть, – возразил он.
Агата откинулась на спинку стула. Карл не отрывал от нее взгляда: старое, измученное лицо; старые, измученные губы; старые, измученные глаза. Он встал и перелез через Мэнни. Вышел из-за стола. Сел рядом с ней.