Три орудия смерти - читать онлайн книгу. Автор: Гилберт Кийт Честертон cтр.№ 77

– Сколько можно молчать. Это несправедливо. Прежде всего, по отношению к вам.

А он ответил:

– Это справедливо именно потому, что несправедливо по отношению ко мне. Вот и все. Хотя вы наверняка назовете такую историю странной.

– Если вам хочется разговаривать загадками, это ваше право, – спокойно отозвалась Миллисент. – Но я хочу, чтобы вы еще кое-что поняли. Это несправедливо по отношению ко мне.

Немного помолчав, он тихо ответил:

– Да, на этом я и сломался. То, с чем столкнулся, заставило меня поменять все свои планы. Наверное, мне придется вам рассказать обо всем.

– Я думала, – произнесла она, – что вы мне уже обо всем рассказали.

– Да, – подтвердил Алан, – я действительно вам все рассказал. И эта история вполне правдива. Я почти ничего из нее не выпустил, не считая самых важных деталей.

– В таком случае, – вздохнула Миллисент, – я очень хотела бы услышать ее полную версию.

– Проблема в том, – продолжал он, – что эти важные детали не поддаются описанию. Для них просто невозможно подобрать правильные слова. По сути это не детали, а явления, огромные, как обломки кораблекрушения на необитаемом острове. Но все они случились у меня в голове. – Он, сделав короткую паузу, снова заговорил, медленно, следуя примеру человека, тщательно подбирающего слова. – Когда я тонул в Тихом океане, мне кажется, меня посетило видение. Я в третий раз взмыл на гребень огромной волны, и мне явилось оно. Думаю, то, что увидел, и было верой.

Что-то в душе английской леди замерло, заставив ее похолодеть. Сама она являлась страстной, если и не вполне сознательной последовательницей традиции англиканской церкви, но ей было трудно вполне осознать масштаб шевельнувшегося в глубине души предрассудка. Люди, которые возвращаются из колоний и с другого конца света, объявляющие о том, что они обрели веру, почти всегда подразумевают – они «обрели Иисуса» или побывали на собрании сектантов. Все это плохо сочеталось с их культурой и было бесконечно далеко от Альфреда Мюссе.

Демонстрируя непостижимую интуицию мистика, Алан, похоже, ощутил ее сомнения, поэтому весело произнес:

– О, я вовсе не хочу сказать, что встретил баптистского миссионера. Миссионеры бывают двух разновидностей – правильной и неправильной, и обе эти разновидности никуда не годятся. Во всяком случае, они плохо применимы к тому, о чем думаю я. Тупые миссионеры утверждают, будто дикари падают ниц перед своими глиняными идолами и за свое идолопоклонничество дружно отправятся в ад, если только не опомнятся. Для этого им необходимо стать цивилизованными людьми, начать носить котелки. Умные миссионеры говорят, что дикари – очень способные люди с довольно высокими этическими требованиями. И это действительно так, хотя речь не о том. Чего они не понимают, так это того, что дикари по-настоящему обрели веру, в то время как многие моралисты понятия не имеют, что такое вера на самом деле. Они бы в ужасе разбежались, если бы хоть глазком увидели, что такое вера. Это ужасная штука.

Я кое-что узнал о том от безумца, с которым жил на необитаемом острове. Я уже говорил вам, он был на грани помешательства, так же как и на грани того, чтобы окончательно стать туземцем. Но я смог узнать от него нечто, что невозможно услышать от популярных проповедников. Бедняга добрался до берега, вцепившись в странный старомодный зонтик, рукоять которого была вырезана в форме гротескного лица. Когда он вышел из состояния острого галлюцинаторного бреда, если допустить, что он вообще из него вышел, то стал относиться к зонтику как к божеству, которое спасло ему жизнь. Он устроил вокруг него что-то наподобие алтаря, падал перед ним ниц и приносил ему жертвы. Вот в чем вся штука… Жертвы. Когда он был голоден, то сжигал перед алтарем немного пищи. Когда испытывал жажду, все же выливал на него часть пива, которое сам же варил. Думаю, он и меня с удовольствием принес бы в жертву своему идолу. Уверен, он пожертвовал бы и собой. Я не собираюсь утверждать, – еще медленнее и задумчивее произнес Алан, – я вовсе не собираюсь утверждать, что каннибализм, человеческие жертвоприношения и все такое – это хорошо. Если как следует задуматься, это плохо. Это очень плохо, потому что люди не желают быть съеденными. Но если я хочу быть принесенным в жертву, кто может мне помешать? Никто, кроме Бога, не сможет меня остановить, если я захочу пострадать от несправедливости. Запретить мне страдать от несправедливости было бы чрезвычайно несправедливо.

– Вы говорите очень сбивчиво, – произнесла Миллисент, – но я начинаю понимать, что вы имеете в виду. Я полагаю, вы не пытаетесь поведать мне, будто с гребня волны узрели видение божественного зонтика.

– А вы думаете, то, что я увидел, представляло собой компанию ангелов с арфами из семейной Библии? Я увидел, если можно сказать, что я всего лишь увидел это, – своего отца. Он сидел во главе стола на какой-то важной встрече или званом обеде. Все пили шампанское, видимо, за его здоровье, а он лишь сдержанно улыбался. Рядом с ним на столе стоял стакан воды, потому что отец очень умерен как в еде, так и питье. О боже мой!

– Гм, – с трудом сдерживая улыбку, произнесла Миллисент, – это и в самом деле мало напоминает рай и арфы.

– Но меня, – продолжал Алан, – швыряли волны, как будто я был обрывком водоросли, и меня, словно камень, увлекало на покрытое липким илом морское дно.

– Это было ужасно, – дрожащим голосом произнесла она.

К ее удивлению, он разразился довольно легкомысленным смехом.

– Вы подумали, что я ему позавидовал? – воскликнул Алан. – Вот это был бы способ постичь веру! Все произошло как раз наоборот. С гребня волны я посмотрел вниз, на отца, и мое сердце сжалось от жалости. С гребня волны я на одно страстное мгновение взмолился, чтобы моя жалкая смерть помогла избавить его от этого ада.

Ужасное радушие, ужасная учтивость, ужасные комплименты и поздравления, восхваление заслуг известной старой фирмы, давних солидных деловых традиций, светила успеха, сияющего высоко в небе и озаряющего своими лучами жуткую усыпальницу человеческого лицемерия. И я знал, что внутри этот склеп полон останков людей, умерших от пьянства, или голода, или отчаяния, в тюрьмах, работных домах и психиатрических клиниках. Эта омерзительная штуковина уничтожила сотню компаний, принеся их в жертву одной фирме. Ужасный грабеж, ужасная тирания, ужасный триумф. В довершение ко всем ужасам самым ужасным было то, что я любил своего отца.

Он проявлял доброту ко мне, когда я был ребенком и когда он был беднее и проще. В детстве я преклонялся перед его успехом. Первые огромные цветные рекламные щиты значили для меня то же самое, что цветные книжки-игрушки означают для других детей. Они были моей волшебной сказкой, но, увы, в такую сказку долго верить просто невозможно. И что мне было делать со своими чувствами и новым пониманием? Необходимо испытать такую любовь, какую испытал я, и ненавидеть такой же жгучей ненавистью, какой ненавидел я, прежде чем вдалеке перед вами забрезжит то, что называется верой, у которой имеется и второе имя – жертва.