Поцелуй с дальним прицелом - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 39

Сейчас интересно вспомнить, какое первое впечатление произвела на меня женщина, в которой, с легкой руки maman, я привыкла видеть причину всех наших бед – чуть ли не самой революции!

Она показалась мне, конечно, неприятной, но этого мало – просто отвратительной. Слишком высокой (я-то была хоть и не из тех женщин, которых французы, любители всего субтильного, называют petite femme, но все же невысока ростом, изящна и миниатюрна, а она возвышалась надо мной больше чем на голову!), слишком вычурно одетой. На самом деле она была в синем пальто и маленькой светло-серой шляпке, но, по моим представлениям, самым изысканным был черный цвет, тем более для дамы столь пожилых лет.

Я отлично знала и всегда с удовольствием вспоминала, сколько ей лет!

Потом я узнала, что черный ей был не к лицу, а она никогда не носила того, что ей не шло, оттого всегда казалась изысканно одетой, – очень простой секрет, которым почему-то многие пренебрегают. Я думаю, она скорее вышла бы на улицу голой, чем одетой в черное! А почему бы и не голой, кстати сказать? Она очень гордилась своей фигурой, была самая настоящая эксгибиционистка… Теперь, в мои годы, могу признать: ей было чем гордиться! Тогда она выглядела как изящная девушка, однако кто знает, что с нею сталось бы, доживи она до моих лет! Ей повезло не дожить, она всегда была умнее меня, а я никогда не умела извлекать уроков из тех наставлений, которые она мне делала на каждом шагу… нет, не вслух: она была слишком умна, я же говорю, таких словесных уроков было раз, два и обчелся: насчет этого несчастного мяса, к примеру, а потом еще насчет моей будущей работы, когда она не захотела устроить меня в ресторан, – но всей жизнью своей, всеми манерами… самой смертью она учила меня!

Увы, что об стенку горох!

Но вернемся к нашей первой встрече.

Итак, эта женщина показалась мне какой-то слишком высокой. Опустив глаза, я увидела, что ее ноги в черных чулках (единственное, что она позволяла себе носить черного, это чулки да обувь) были обуты в туфли на высоком каблуке. Мне это казалось чем-то ужасным: высокие каблуки – свидетельство совершенной распущенности и падения нравов. Высокие каблуки носят только падшие женщины – это накрепко вбили мне в голову. Помню, сколько волнений я испытала в семнадцать лет, впервые взгромоздившись на дюймовые каблучки! [16] Это считалось немыслимым эмансипе, чем-то невыносимо эпатажным! Она же носила каблуки не менее восьми-девяти сантиметров, хотя и без них была высока.

Руку она мне не подала – держала их обе спрятанными в серую, в тон шляпке, каракулевую муфту (в то время это уже стало очень модно, и мода на муфты держалась даже после войны!), и я вдруг с болью вспомнила, как нам с сестрой, тогда пятилетним, были впервые куплены папашки и муфточки из молодого барашка: ей – белоснежного, мне – светло-серого оттенка, совершенно такого, как эта муфта моей мачехи. Я свою муфточку обожала, в ней было что-то невероятно живое, теплое, уютное, я ее вспомнила сейчас именно как живое существо, мне даже показалось, что это та часть прошлого, которая украдена этой женщиной.

Надо ли говорить, что моя неприязнь к ней лишь усилилась и дошла в ту минуту почти до отвращения?

– А между прочим, Викки, – сказала она вдруг совершенно другим голосом, чем раньше, – мягким, дружеским, причем по-русски, – я тоже до сих пор так и не научилась разжигать эти дурацкие угольные шарики. Сознаюсь вам, что всегда зову для этого свою консьержку и пытаюсь за ней подглядеть, но не успеваю: она разводит огонь словно бы мановением руки. Хорошо бы топить дровами, но дрова в Париже дороги непристойно, это вам не Россия!

Она тихонько и чуточку печально хохотнула, и я ощутила, как вся моя неприязнь к ней растаяла, будто комок снега в теплой комнате. Она говорила, словно задушевная подруга, поверяющая мне свою сокровенную тайну. И потом, это имя – Викки (причем с английским ударением на первом слоге, а не с французским – на последнем! Бог знает что делают французы с некоторыми именами: эти Лизб, Таня́, Еленб, Софья́ моих русских знакомых в истинный ужас приводили! Меня тоже пытались называть Викб… жуть какая-то, но я была тверда и не уставала поправлять даже самых тупых: Ви́кки, да и все тут, и никак иначе!)… Это имя меня сразу очаровало, оно сделало меня другим человеком, словно бы прибавило лет, ума, опытности, шарма! Я даже как бы выросла на несколько сантиметров! Да-да, сознаюсь: мне тотчас стало досадно от моего маленького роста, я захотела сделаться такой же высокой, как она!

Бог весть, может быть, нам и удалось бы если не подружиться, но хотя бы провести первую нашу встречу мирно. Однако она совершила стратегическую ошибку – думаю, неосознанно, просто потому, что была слишком женщина.

Что же она такого сделала? Да ничего особенного. Всего лишь выпростала из муфты руку, сняла шляпку и тряхнула примятыми волосами.

Я обомлела. Мало, что она была стриженая, в то время как я носила волосы разделенными на прямой пробор и заплетенными в девчоночью косу! Ее волосы были чудесны: темно-русые, без малейшего проблеска седины (позже я поняла, что она их подкрашивала, разумеется, но тщательно это скрывала), мягко вьющиеся, с чудными кудряшками на висках… этих кудряшек я ей всю жизнь простить не могла, потому что мои волосы удерживали самую тщательную завивку часа два от силы, а у нее вились сами собой! Без шляпки она еще больше помолодела и похорошела…

Ужас какой-то. Я ведь знала, отлично знала, сколько ей лет! Она просто не имела права выглядеть так чудесно!

Я вдруг вспомнила, что, хотя имя ее было Анна Костромина, она писала свои стихи или что там, не знаю, короче, литературщину свою, под псевдонимом Анна Луговая, и это раньше казалось мне претенциозным до пошлости. Герань луговая, ромашка луговая, клевер луговой… и вот вам, здрасьте: Анна Луговая! Теперь же я смотрела в ее переменчивые глаза: только что, под серой шляпкой, они казались серыми, а сейчас, на фоне синего пальто, исполнились яркой голубизны, и вдруг вспомнила эту самую герань луговую, которую еще называют журавельником: нежные, трепетные синие цветочки… Черт, ей шел этот нелепый псевдоним так же, как шло пальто, и эта шляпка, и эти стриженые волосы, и глаза, и даже то, что она не носила колец на своих длинных, ухоженных пальцах, ей шло!

Мне просто дурно стало от всего этого.

Для восстановления душевного равновесия я мгновенно припомнила все, что знала об этой женщине. Конечно, в памяти моей задерживались только самые непристойные подробности ее жизни, известные мне от моей maman, которая одно время только тем и занималась, что собирала по крупицам сведения о своей ненавистной сопернице-разлучнице.