Франция, Париж, 80-е годы ХХ века
Из записок Викки Ламартин-Гренгуар
Я думала, Никита меня одну поведет из Петрограда, но у нас
составилась группа из пяти беглецов: богатая эксцентричная англичанка,
застрявшая в России из-за своей страсти к путешествиям (она воображала себя
второй леди Эстер Стенхоп и Теруан де Мерикур
[6] в одном лице,
но русская революция и Гражданская война живо выбили из нее эту дурь!),
замечательный пианист Соловьев (он нелепо умер в Хельсинки на другой же год
после бегства – попал под автомобиль!), профессор восточных языков с мировым
именем… (вот беда, вспомнить его никак не могу) да еще один молодой человек,
приятель Никиты, по фамилии Корсак (из знаменитой семьи, только отпрыск
какой-то захудалой, вовсе уж незнатной ветви… ему предстояло, к слову сказать,
сделаться моим первым мужчиной и мимолетным любовником, но тогда ни он, ни я
этого еще не знали, разумеется!). Ну и я – пятая.
Потом Никита обмолвился, что должен был пойти с нами еще
один человек, провизор, его дальний родственник, однако не решился. У него было
больное сердце: побоялся, что не дойдет, умрет в дороге. Между прочим, зря не
пошел: так хоть бы на свободе умер, а то спустя месяц его расстреляли в Чека –
якобы за отравление некоего большевистского деятеля, которому этот провизор
вручил яду вместо какого-то лекарства, и тот умер от сердечного спазма. Ну что
ж, в свете того, что я теперь знаю, это меня ничуть не удивляет…
Мы все никак не отправлялись в наше опасное путешествие,
хотя уже были вполне снаряжены и готовы: ждали, пока окрепнет лед. Но вот
Никита дал знать, что больше ждать невозможно, придется рисковать, и сообщил
нам план действий. Мы должны были порознь добраться на поезде до последней
станции Финляндской железной дороги, до которой разрешено было ехать, а там
встретиться. Когда по пути на вокзал я проезжала на трамвае Охтинский мост, то
увидела, что никакого льда на Неве вообще нет: одно сало плавает. Впрочем, нет
нужды повторяться и вновь говорить о моем полном доверии к Никите и об остром
желании отправиться вместе с ним куда угодно, хоть к черту в зубы!
Вскорости мы почти туда и попали…
Мы заранее условились выйти из поезда и по отдельности
погулять вдоль берега до темноты. Я пошла вдоль леса и немедленно сбилась с
дороги. Вдруг раздался свист: это, оказывается, Никита следил за мной и сразу
понял, что дело неладно. Бог ты мой, чего я только не навоображала себе тогда,
услышав этот его свист и увидев, как он мне призывно машет рукой! Диво, что я
там же, на берегу, ему на шею не бросилась. Удержала меня, видимо, только
нехватка времени: пора было трогаться в путь.
Уже совсем стемнело, когда мы вшестером спустились к берегу
залива. Здесь лед лежал сплошняком, и мои спутники, тоже видевшие сало на Неве,
несколько поуспокоились. Было около половины восьмого; из солдатских окопов,
находившихся неподалеку, доносились говор и смех. Но путь должен был пролегать
именно в такой опасной близости, поэтому Никита приказал:
– Ни слова, господа, ни звука, даже если провалитесь в
полынью, не то погубите прочих. Но не тревожьтесь: я слежу за вами всеми.
В том, что это правда, я убедилась первая, потому что, едва
сделав первые шаги по льду, провалилась в воду по пояс. Никита мгновенно
очутился рядом и с невероятной силой выдернул меня из полыньи, словно пробку из
бутылки шампанского. К счастью, я была настолько тепло одета, что не успела
промокнуть: вода скатилась с меня правда что как с гуся, ну, разве что халат
замочила. На нас на всех поверх шуб надеты были халаты с капюшонами: белые,
купальные, какие он велел раздобыть, а поверх них мы все обвязались толстой
веревкой – и пошли.
Меня снова поставили вперед – как самую легкую, – дали
в руки альпеншток. У нас не было никаких вещей, никакого груза (денег, к слову
сказать, тоже ни у кого не имелось!), только спички в карманах да нюхательный
табак (бросать в глаза собакам или людям, которые на нас набросились бы, сбейся
мы с пути). Сейчас вспоминаю – все это кажется смешным, чем-то из детских
книжек, однако Никита рассказывал истории, когда этот смешной табак жизнь людям
спасал. Заблудиться на льду – раз плюнуть, что с нами и произошло вскоре.
Из ценностей у меня на шее был только крестик, да ладанка с
иконкой Божьей Матери, да еще крошечный замшевый мешочек с несколькими золотыми
вещицами. Одно из колец моей бабушки мне удалось сберечь, несмотря на самые
тяжелые времена. Оно и сейчас на мне.
Итак, меня поставили впереди группы: идти по направлению,
указанному Никитой, который был в нашей связке четвертым (вес имел большое
значение в нашем пути!), а сзади него тащились профессор и безропотная толстуха
леди Эстер (имени ее настоящего я тоже не помню, поэтому так и стану называть).
Мне первой выпадало вскарабкиваться на торосы, которые беспрестанно
загромождали путь, а потом спрыгивать с них на лед. Он во многих местах
оказался покрыт водой: было не ниже пяти-семи градусов мороза. Вот когда я
оценила работу того ремесленника с Бассейной улицы! Валенки на тройной подошве
служили мне отлично!
Мы шли уже долго, настала ночь. Путь, известный Никите, весь
оказался в промоинах и полыньях, поэтому он задал новый курс, полагаясь больше
на интуицию, чем на знание. Если бы он шел впереди, наверное, никакой беды с
нами не стряслось бы, однако я пыталась лавировать между торосами и невольно
сбивалась с пути, забирала в сторону. Заметить это Никита смог не сразу, а
когда спохватился и меня остановил, было уж поздно: я замерла ни жива ни
мертва, потому что наступила на какой-то кабель. Откуда ему взяться на льду?! И
тут огоньки замелькали справа от нас… Вглядевшись, я увидела фонарь, улицу… мы
очутились в нескольких шагах от Кронштадта!
Первое движение было – ринуться прочь. Все и ринулись,
волоча за собой Никиту, связанного с нами и безуспешно пытавшегося нас
остановить. Но береговая охрана, должно быть, услышала, как трещит лед под
нашими шагами, и включила два мощных прожектора: нас начали нащупывать
световыми лучами.
Никита успел скомандовать:
– Оставайтесь без единого движения, чтобы даже тень
ваша не шевелилась! – И настала бесконечность неподвижности…
Прожекторы погасли, и Никита тотчас подергал за веревку,
давая сигнал отходить подальше от береговой линии. Сделали несколько шагов –
вновь вспыхнул свет, потом опять темнота, десяток черепашьих шагов – свет,
темнота – свет… Уж не помню теперь, сколько это длилось, наверное, минут
двадцать-тридцать, а казалось, будто целую вечность. Именно тогда я оценила
смысл этого расхожего выражения…