Клуб бездомных мечтателей - читать онлайн книгу. Автор: Лиз Мюррей cтр.№ 21

– Лиззи, расскажи маме все. Расскажи, что с тобой делал Рон.

Я сгорала от стыда, в горле пересохло, и я не могла смотреть маме в глаза. Я рассказала ей, как мне было страшно тогда в ванной, и как Рон однажды ущипнул Стефани за грудь, когда она плохо себя вела. Потом я рассказала, как однажды в квартире Тары Рон помогал мне расстегнуть ширинку и как меня трогал. Мне было очень трудно рассказывать, как Рон одной рукой держал меня, а пальцы второй засовывал мне в вагину. Тогда я до крови прикусила губу, чтобы не закричать.

Я не рассказала маме одного. Я не рассказала ей, что знала – это очень плохо и я могу закричать, чтобы позвать маму на помощь. Но я этого не сделала, потому что Рон заботился о маме, Лизе и мне. После того, как Рон ушел, я достала банку вазелина и смазала себя внутри, чтобы меньше болело.

То есть я сама способствовала маминому нервному срыву. Я могла бы остановить Рона, но я этого не сделала.

В кабинете доктора я услышала, что мама сама виновата в том, что с ней случилось. Ведь она употребляла наркотики и не пила лекарства от шизофрении. Я знала, что врачи ошибаются.

– Осмотрите детей, – приказала сестре женщина в белом халате на высоких каблуках. – Вы бы слышали, что мать говорит об их отце. Найдите доктора и проведите осмотр. Надо понять, что там случилось.

Доктор намазал какой-то гель на пальцы перчатки. Медсестра достала клацающий металлический инструмент.

– Элизабет, дорогая, потерпи чуть-чуть. Ножки поставь сюда и не двигайся.

Мои ступни чувствовали прикосновение холодного металла. Подол моего больничного платья подняли, словно парус, а ноги раздвинули. От холода по телу пошли мурашки. Доктор придвинул свое кресло поближе.

Лежа на кушетке в кабинете доктора, я мечтала, чтобы мама была рядом и обняла меня. Я хотела, чтобы все в нашей семье было по-старому. Доктор пододвинул электрическую лампу поближе.

В том месте, которое, по словам мамы с папой, я никогда не должна была трогать, я ощутила резкую боль. Там меня папа никогда не трогал.

Я почувствовала внутри себя металлический штырь, а потом пальцы доктора. От этих болезненных ощущений я захныкала и стала приподнимать бедра, но медсестра крепко держала меня. У меня на глазах выступили слезы.

– Вот и все, Элизабет. Можешь одеваться.

Все внутри меня болело. Я осторожно спустилась с кушетки и увидела на внутренней стороне бедра струйку крови.

В соседней комнате моя старшая сестра проходила точно такую же процедуру.

Я наклонилась, чтобы посмотреть, откуда течет кровь, и с ужасом увидела, что она сочится из влагалища. Я в панике стала осматривать комнату, чтобы найти что-нибудь, чем забинтовать или закрыть рану. Я схватила из металлической коробки несколько ватных тампонов, засунула их себе в трусы и заплакала.

Мои слезы падали на больничное платье. Я смотрела в потолок, крепко прижимала тампон и думала о том, что я уже никогда не буду нормальной.

После маминого срыва в 1986‑м ее психическое состояние становилось все хуже и хуже. За четыре года у нее было шесть приступов шизофрении, и после каждого она проводила в больнице от одного месяца до трех. Я боялась маминых приступов из-за того, что во время них она очень сильно менялась, и из-за неприятных воспоминаний, которые каждый из этих рецидивов болезни оставлял.

Я помню, когда один раз за мамой приехала полиция, она разговаривала с телевизором. Полицейские стояли в гостиной, а на их туго затянутых ремнях время от времени оживали рации, взрываясь потоком сообщений. Я сидела на кушетке и теребила кайму моей розовой ночной рубашки, а полицейские застегивали на маминых запястьях наручники. Мама никогда не отправлялась в больницу по собственной воле.

В психбольнице ее существование было крайне аскетичным: одноместная палата с отталкивающим грязь покрытием на полу, тумбочка для личных вещей и раковина для умывания. Взгляд мамы был расфокусированным, а глаза пустыми.

Со временем частота употребления наркотиков увеличилась в два или три раза. То, что она совершенно не в себе, становилось очевидным по тому, что она теряла возможность говорить законченными предложениями, и по месту на сгибе локтя, которое от постоянных уколов превращалось в сплошную воспаленную рану, похожую на раздавленную сливу. Я начала ценить время, проведенное мамой в психбольнице. Если у мамы была возможность, она постоянно принимала наркотики. Единственными периодами, когда она их не принимала, были пребывания в больнице.

На антинаркотических плакатах в школе было написано, что наркотики – это форма замедленного самоубийства. Я начала думать, что психбольница – это единственный способ спасти маму. После того, как она в ней оказывалась, у меня появлялась небольшая надежда, что она перестанет «торчать».

После каждого пребывания в психбольнице Норд-Сентрал-Бронкс казалось, что мама в состоянии начать новую, здоровую жизнь. Она прибавляла в весе, что было особенно заметно по талии и бедрам, темные круги под глазами исчезали, и прекрасные черные волосы снова казались блестящими и густыми. Мама начинала регулярно посещать встречи «Анонимных наркоманов». Около зеркала появлялись яркие брелки, которыми в «Анонимных наркоманах» отмечали определенные периоды жизни без наркотиков: день, неделя, месяц. Но мама всегда срывалась.

С гнетущей неизбежностью у мамы наступал новый период. Она переставала ходить на собрания. Она сидела в комнате перед телевизором, перепрыгивая с канала на канал. Наступало время идти на собрание, но она этого не делала. Она пропускала одно собрание, второе, третье. Когда приходил месячный чек с пособием, мама спускала все деньги за выходные. После этого она несколько дней спала, не просыпаясь, а телефон разрывался от звонков из «Анонимных наркоманов».

Как выяснилось, кокаин полностью убивал эффект препаратов, которые она принимала в психлечебнице. После периода употребления наркотиков маме снова надо было лечиться, и папа превращался в родителя-одиночку, который должен был взять на себя всю заботу о детях.

Надо отдать ему должное, в периоды маминого лечения папа был на высоте. Точно так же, как маме проще было держаться в рамках семейного бюджета, когда папа сидел в тюрьме, так и папа в мамино отсутствие умел растягивать социальные деньги на весь месяц.

Я вдруг поняла, что суммы пособия, которую мама с папой просаживали за несколько дней, хватает на то, чтобы целый месяц каждый день есть обед и даже перекусывать по вечерам. Напевая любимые мелодии старых хитов, папа проводил несколько часов у плиты, жарил стейки по два доллара и подавал их с гарниром из картофельного пюре или макарон.

Два раза в неделю мы навещали маму, и в эти дни папа давал нам с Лизой по четыре двадцатипятицентовые монеты. Половину я сохраняла и клала в копилку в форме Винни Пуха. Я собирала эти деньги не на что-то конкретное, а просто для того, чтобы взвесить в руках копилку и сказать себе, что все деньги внутри принадлежат мне. К окончанию четырехлетнего периода, в который мама периодически попадала в психбольницу, я могла точно посчитать время ее пребывания в клинике по количеству монет.