– Кроме того, – продолжала Алена, – мое
исчезновение или внезапная смерть вызовут серьезные вопросы. Ведь своими
размышлениями о роли некоего знаменитого врача-кодировщика в череде загадочных
самоубийств, захлестнувших Нижний, я поделилась со своими близкими друзьями. И
они вовсе не сочли это домыслами, как один ваш приятель, который…
Она запнулась было, потом отчаянно махнула рукой:
– Ладно, чего там. Пусть все войдут. И Суриков, и… и доктор
Денисов.
Из дневника Елизаветы Ковалевской. Нижний Новгород, 1904 год, август
– Делать Наталью послушным орудием ее собственного
желания? – недоумевающе повторяю я. – Но как, каким образом?
– Видишь ли, нам не удалось заставить Лешковского говорить…
но, насколько я понял по словам Дарьюшки, Луизы, Вильбушевича и Красильщикова,
Наталья под воздействием брата как бы сторговалась с судьбой: или она убьет
Сергиенко в такой-то день и час, или умрет сама. Технику этого внушения или
самовнушения я не знаю, но тут и в самом деле огромную роль играют часы,
которые отсчитывают каждый миг жизни, своим тиканьем непрестанно подгоняя и
подстрекая человека к исполнению задуманного. Если желание исполняется, человек
живет дальше спокойно. Если нет… часы останавливаются. Часы его жизни…
– И ты веришь, что это возможно? – недоверчиво
спрашиваю я.
Георгий пожимает плечами:
– Есть многое на свете, друг Горацио… А в древности, когда
оккультные знания обладали куда большей властью над душами людей, чем теперь,
наверное, было еще больше невероятного. Так или иначе, Лешковскому удался его
замысел… хочешь не хочешь, а верить приходится. Итак, решено было заманить
Сергиенко в ловушку, а роль приманки должна была сыграть… Дарьюшка!
Сергиенко увидел ее как-то раз во время своих визитов к
Вильбушевичам и возжелал с совершенно неистовой страстью, которую трудно было
вообразить в сердце этого человека. Словно в оперетте, субретку он предпочел
госпоже, простушку – во всем его превосходящей и силою ума, и силою духа Луизе
Вильбушевич. Однако Дарьюшка отказывала Сергиенко раз за разом, потому что была
пылко влюблена в своего прежнего хозяина – Евгения Лешковского. Это безмерно
раздражало Наталью Самойлову, которая боялась за брата – ведь она не забыла, чем
некогда кончился роман с горничной для ее покойного мужа! – поэтому
Евгений и «сослал» Дарьюшку к Вильбушевичам, тайно продолжая встречаться и с
ней – и с Луизой. Лешковский заморочил Дарьюшке голову так, как это умел делать
только он. Она была влюблена воистину безумно, готова ради своего «господина и
повелителя» на все. Конечно, полностью он не открывал ей своего замысла: убить
сестру. Лешковский был единственным наследником Натальи, именно поэтому он так
боялся ее возможного брака с Красильщиковым. Словом, подогревая в сестре жажду
мести, он намеревался убить нескольких зайцев.
Лешковский измыслил хитрый план. Наталья от имени Дарьюшки
написала Сергиенко немудрящую записочку, в которой призналась ему в любви и
назначила свидание.
– Как?! – невольно восклицаю я. – Но ведь почерк…
я была убеждена, что это письмо написано Луизой Вильбушевич!
– На самом деле, – лукаво усмехается Георгий, –
писем было два. Одно было написано исключительно ради того, чтобы обмануть
Наталью и уверить ее в полном правдоподобии происходящего. Дарьюшка звала
Сергиенко к себе домой. Там его должна была ожидать Наталья, готовая привести в
исполнение приговор. Она хотела застрелить Сергиенко, и ради этого Лешковский
давал ей уроки стрельбы, в которой был большим искусником. Но письмо,
написанное Натальей, не дошло до адресата. Лешковский немедленно сжег его. А к
Сергиенко попало то письмо, которое мы умудрились прочесть благодаря тебе.
Он берет мою руку и целует. Я смотрю на него и с трудом
сдерживаюсь, чтобы не зарыдать. Причем слезы, которые так и кипят на глазах,
это враз слезы счастья и горя. Я не могу, не умею определить природу чувства,
разрывающего мне сердце. Наверное, это любовь… Сколь много историй любви
выслушала я за последние несколько минут! Эта губительная, слепая сила привела
к смерти несчастную горничную Стефанию, Наталью Самойлову, сделала
преступницами Дарьюшку и Луизу Вильбушевич… на край какой бездны заведет она
меня?
– Два свидания были назначены на одно и то же время, –
продолжает в это время Георгий, не подозревая, что я задумалась о
другом. – Наталья ждала Сергиенко в домике на улице Красной, а в известном
тебе доме близ Острожной площади его ждали отец и дочь Вильбушевичи. Накануне
этого события они разыграли для окружающих некую сцену грандиозной ссоры и
разъехались по разным квартирам. Сделано это было для того, чтобы на всякий
случай отвести от Луизы подозрения.
Сергиенко радостно ринулся на свидание с Дарьюшкой – и был
убит Вильбушевичем: доктор дал волю своим чувствам, проломив ему лоб обухом
топора. Случилось это в восемь вечера. Но в девять пробил роковой час Натальи
Самойловой, ибо она не смогла исполнить свое самое заветное желание! Дарьюшка с
ужасом наблюдала, как на ее глазах ни от чего, ни с того ни с сего, умерла
сестра ее любовника! Сергиенко не явился, Наталья была принуждена платить ту
страшную цену, за которую она сторговалась с судьбой. Пробил час ее жизни:
сердце совершенно здоровой, молодой, полной сил женщины остановилось.
– Ну ты знаешь… – бормочу я, совершенно ошеломленная. –
Я не могу в это поверить!
– И тем не менее именно так все и было, – настойчиво
говорит Георгий. – Ты же знаешь, что в ее организме не обнаружено ни следа
яда, а причина смерти – сердечный спазм. Люди умирают от страха, от горя, от
отчаяния… всегда есть нечто, что останавливает часы их жизни. Так произошло и с
Натальей. Но слушай дальше. Лешковский, похоже, и сам не вполне верил, что
«часы» сработают, поэтому не предупредил Дарьюшку о том, что ее гостья может
умереть. А может быть, боялся, что она, по простоте душевной, разболтает об
этом его сестре… женщинам он не слишком-то доверял! И поэтому Дарьюшка страшно
перепугалась, когда Наталья вдруг умерла на ее глазах. А если ее обвинят в
убийстве? Первым делом она решила избавиться от трупа. Но как это сделать?! И
тут Дарьюшка вспомнила про своего соседа, который давно ухаживал за ней и даже
делал ей предложение. Соседа этого звали…
– Филя Филимонов, – перебиваю его я, – неужели это
был Филя?!
Мгновение Георгий смотрит на меня, истинно остолбенев от
такой догадливости, а потом кивает:
– А, да, ты правильно связала концы с концами. Теперь
припоминаю: когда нас вели в дом Лешковского, Красильщиков обмолвился о том,
что кучер влюблен в Дарьюшку.
Мне показалось, что ему стало немножко легче оттого, что моя
сверхъестественная догадливость объяснилась так просто. Господи, да неужели
даже и теперь он еще ревнует к женскому уму?! Все-таки мужская гордыня – это
опасная штука…