Право на безумие - читать онлайн книгу. Автор: Аякко Стамм cтр.№ 19

Нюра весьма настороженно отнеслась к появлению третьего. Она не видела его, ей он не показывался, но по моим словам имела о нём довольно точное представление. Поначалу Нюра вообще не восприняла всё это всерьёз, сочла за шутку, за проявление моей слишком буйной фантазии. Но со временем поняла, что я не шучу, ничего не придумываю, не разыгрываю спектакль с таинственным незнакомцем в главной роли. А поняв, убедившись вполне в моей искренности, пришла в ужас. Да и как тут было не ужаснуться, когда живёшь рядом не то со святым, которому является ангел Божий, не то с бесноватым безумцем? Второе вероятнее всего, так как по образу жизни на святого я не тянул абсолютно. Нури не скандалила, не ставила мне ультиматумы «либо я, либо он», даже не советовала обратиться к психиатру, но как-то насторожилась, всё чаще я стал ловить на себе её полные сожаления и беспокойства взгляды. Я же не обращал на это внимания, мне было комфортно с Йориком, а главное, рядом с ним я ощущал себя избранным, сверхчеловеком, способным и призванным изменить мир. Ситуация развивалась, всё глубже и глубже загоняя меня в тупик, в ловушку. Объяснение с Нюрой назревало и, в конце концов, состоялось.

Она без истерик и требований осторожно рассказала мне всё, что думает по этому поводу, поделилась своими опасениями и страхами. Я же только рассмеялся в ответ, а затем воодушевлённо с пиететом поведал о том, какой Йорик хороший и важный для меня наставник. Как он помогает мне, мудро и в высшей степени прозорливо руководит всеми моими действиями, к какой великой цели готовит меня. И что вскоре настанет тот знаменательный час, когда, поднявшись вместе со мной на вершину Олимпа, она будет искренне стыдиться за эти сегодняшние слова. Нюра не вняла, но ещё больше насторожилась, обескураженная запущенностью болезни. Моё воодушевление тут же сменилось раздражением, я убеждал – она не поддавалась, я кричал – она только плакала, я призывал, декларировал – она умоляла. В конце концов, мы поссорились и спать разошлись в разные комнаты.

В ту же ночь состоялся разговор и с Йориком. Теперь он, впервые за всё время, заговорил о бесполезности, ненужности, даже вреде для меня продолжения отношений с Нюрой. Он убедительно и твёрдо настаивал на необходимости расстаться с ней. Я же, напротив, просил его повременить, предоставить ей ещё шанс. Убеждал, что её скепсис не есть результат твердолобого неверия, но лишь недостаток опыта, неожиданность столь близкого контакта с великим и сверхъестественным. Что само по себе понятно и объяснимо, ведь даже Христа народ не принял и, несмотря на все очевидные чудеса, распял на кресте. Мне удалось-таки убедить Йорика,… по крайней мере, так мне показалось. И тут началось.

Сначала всё было безобидно и даже в какой-то мере потешно. Стали бесследно исчезать её личные вещи – трусики, лифчики… колготки, совершенно новые, только что распечатанные, почему-то оказывались вдруг рваные в самых интересных местах. Как-то раз утром, когда мы собирались на работу, обнаружили пропажу одной Нюриной туфельки, почему-то правой. Пришлось мне срочно бежать в магазин и покупать новую пару на замену. А однажды прямо среди ночи кто-то вытащил из-под неё подушку, которую мы потом так и не нашли. Все эти невинные шалости были странны, но вполне объяснимы. Я лично нисколько не сомневался, что это проделки самой Нюры, которая таким образом, чисто по-женски, пыталась убедить меня в происках Йорика против неё. Я только посмеивался про себя и делал вид, что отношусь серьёзно к таким фокусам. Сам же пребывал в убеждении, что вскоре все вещи найдутся самым неожиданным образом в её сумке. Наконец, случилось то, что повергло нас обоих в состояние шока.

Однажды, когда я писал что-то за рабочим столом, то вдруг услышал страшный крик у себя за спиной. Это был не просто крик испуга или неожиданности… Творческую рабочую тишину, которую Нюра неизменно соблюдала, взорвал вдребезги истошный, истерический вопль неподдельного ужаса, будто земля разверзлась у неё под ногами, и из чёрной пропасти потянулись вверх скользкие, мерзкие тела преисподних гадов. Такого крика я в жизни не слышал. Я вскочил со стула и обернулся. Посреди комнаты стояла бледная, как привидение, Нюра, дрожала конвульсивно, будто под действием электротока, и орала, орала, орала беспрерывно. Из глаз её потоком лились слёзы, волосы вздыбились словно наэлектризованные, пальцы судорожно скрючились и застыли намертво, будто сжимали невидимый шар. Это было ужасное зрелище, на неё страшно было смотреть. Я подскочил к ней, обнял за плечи и попытался выяснить, что произошло. Нюра никак не могла придти в себя и вымолвить хоть слово, только кричала и рыдала, рыдала и кричала, как сумасшедшая. Наконец, с огромным усилием ей удалось произнести нечленораздельно: «Ударил…! Ударил…! Больно…! Я боюсь…! Боюсь…! Больно…! Страшно…!». Она вцепилась в меня ручонками, как маленький ребёнок, и повторяла сквозь рыдания только одно: «Ударил…! Больно…! Страшно…! Не оставляй…!».

Через какое-то время мне удалось её немного успокоить и выяснить причину столь неожиданной и дикой истерики. Я обнял её крепко, гладил по голове и спине, как котёнка, и насколько мог спокойно, убедительно твердил будто гипнотизёр: «Всё хорошо…. Всё хорошо…. Всё хорошо…». А когда Нюра уже почти совсем пришла в себя, перестала плакать и стенать, только всхлипывала время от времени, озирая пространство вокруг тревожным взглядом, я усадил её в кресло, прикурил и вложил в дрожащие ещё пальцы сигарету. «Как ты? Успокоилась?» – спросил я, всерьёз опасаясь за её психику. «Да. Всё нормально», – ответила она не вполне твёрдым голосом. Тогда я решился, наконец, принести из другой комнаты зеркало и поставить перед ней. В отражении она увидела заплаканное, утомлённое лицо перепуганной насмерть женщины, на левой щеке которой отчётливо выделялся иссиня-красный четырёхпалый отпечаток с глубокими кровоточащими следами когтей…

Аскольд замолчал. Теперь не только глаза, но и вся его фигура казалась застывшей, окаменелой. Перед Берзиным на мягком диване в купе скорого поезда сидела бледная, как сама смерть, мумия. И только маленькая, сверкающая на солнце слезинка выкатилась вдруг из неподвижного глаза, протекла неспешно по щеке и схоронилась в густой, окладистой бороде, осторожно утверждая, что человек напротив коллекционера скорее жив, чем мёртв.

– Что же этот Йорик только вам являлся? – решился прервать тяжёлую паузу и задать вопрос Пётр Андреевич. – Вы же с Нюрой, если я верно понял, вместе учились в этой … м-м-м … школе.

– Да, вместе, – не выходя из внешнего ступора, ответил Аскольд. – Она поступила ещё раз, уже в мой поток. Тут дело, знаете ли, не в школе, не в декорациях сцены, а в том, насколько искренне играют актёры, насколько им удаётся вжиться в роль. Для Нури это было просто увлекательным занятием, имеющим к тому же выход на практическое применение полученных знаний и навыков. Меня же перспектива целительства, я говорил уже вам, вовсе не привлекала. Мною руководили гордыня и тщеславие, стремление стать над всеми, а это, скажу я вам, совсем иные руководители.

– Вы не возражаете, Аскольд, я приоткрою окошко? – спросил разрешения Берзин, впрочем, уже поднявшись с дивана и опустив вниз фрамугу. – Припекает солнышко-то, душно стало.

В купе ворвался шальной порыв весёлого ветра, пролетел, обследовав всё маленькое замкнутое пространство, прошелестел над ушами пассажиров свою неутомимую песню и упорхнул прочь, уступая очередь следующему порыву.