Цепочка. Преемственность. Помни дела своих предков, передай
их своим потомкам. Главный наш завет.
Я тоже так думаю, конечно. Только не применительно к себе.
Не хочу! Не хочу и все! Вот только представлю… появятся у меня дети, старший
сын будет жить в этой комнате, зная, что выжигание – от прадедушки, робот – от
деда, модель эсминца – от папы… И когда он соорудит что-нибудь достойное духа
семьи, так сразу этому найдется свое место – на полочке, или на гвоздике.
Когда я понял, что точно не усну, то свесил ноги с кровати,
рукой не глядя щелкнул по клавише кофеварки, и посидел немного с закрытыми
глазами, слушая тихое бульканье кофе. Интересно… улетело уже с планеты
семейство Эйко?
Конечно, хочется. Очень хочется такой шанс за хвост
схватить. Выиграют они регату, или не выиграют, все равно можно будет домой не
возвращаться. Устроиться где-то работать, ведь обязательный имперский
образовательный курс я закончил на отлично, может быть в армию пойти – рядовым,
или техником в космопорт. Все равно – здорово. Но не зря же Денис, который меня
вечно ругает за нерешительность, этот отказ одобрил? Как вспомню глаза девочки…
страшные у нее глаза. И не потому, что в них злость, или жажда убивать. Просто
слишком легко они меняются – то внимательные, серьезные, а то наивные и
просительные. Не верь людям, у которых глаза так быстро меняются. Никогда не
верь.
Кофеварка проиграла побудку, я протянул руку и взял чашку
кофе. Втянул аромат. Не очень, конечно… есть где-то мешочек настоящего,
терранского кофе, не нашему чета. Тетя Лиза и дядя Павел хоть и стараются,
селекцией занимаются, специальные удобрения выписывают, а все равно кофе не
такой.
И откуда я знаю, что именно наш – не такой? Если
разобраться, так наоборот, терранский должен неправильным казаться, его я пил
раз десять в жизни, а наш – постоянно. Вот только все равно – чувствую. Будто
где-то в глубине, в клеточках, как у Алкари, сидит память и нашептывает «не
так», «неправильно», «подделка»… Отец Виталий говорит, что это пережитки, что
хоть Терра и родной мир человечества, но в колыбели вечно жить нельзя. Значит и
небо должно быть нам родным, и земля, и безмозглые абори, и джунгли… и этот
кофе.
Выхлебал я две чашки, забрался в душ, переоделся в чистое.
Потом вдруг принялся за уборку, хоть обычно по пятницам наводил порядок, а
сегодня только четверг. Наверное, хотелось что-то делать. Пол пропылесосил и
протер старый робот-черепашка, он барахлит, но если его запускать два раза
подряд в режиме генеральной уборки, то становится вполне прилично. А я вытер
пыль, особое внимание уделив дедушкиному подоконнику – в выжженные линии вечно
набивался мусор, и город становился пыльным и ненастоящим, как макеты в нашем
музее, потом протер стекла – для окон тоже есть маленький робот, но его
замаешься пересаживать со стекла на стекло, проще походить с тряпкой и
аэрозолью.
Хорошо бы, если гонщики уже заправились, отдохнули и
улетели…
А еще лучше, если военный курьер попутно забрал Огарина. Не
хочу я с ним прощаться. Лучше прийти в бункер, и забрать у ребят конверт с
какой-нибудь запиской, что он обязательно оставит. Прочитаю… и пойду к
священнику просить благословения на брак с Ноновой…
Весь первый этаж я отдраил и отчистил до полудня. Сделал
все, что только можно, даже ковер в гостиной почистил пеной, а фамильный
хрусталь в буфете сполоснул от пыли и высушил. И только тогда понял, что
специально себе занятия придумывал – чтобы не выходить из дома.
Это что же, я боюсь, что передумаю, и в экипаж к сумасшедшей
девочке попрошусь?
Нет уж!
На улицах было очень тихо, и у меня зародилось подозрение,
что и впрямь все закончилось – гонщики разлетелись, никто и не узнал про
неожиданный визит, кроме меня…
Но подойдя к трактиру я понял, что все еще далеко не
закончилось.
У входа стояли два незнакомца, высокие, стройные, излишне
хрупкие, наверное, с планеты низкой гравитации. Лица у обоих тонкие,
прозрачные, нечеловеческие… на эльфов из детских сказок похожи. Когда я подошел
поближе, то понял, что один из них – женского пола, едва-едва были заметны под
комбинезоном груди, да и бедра пошире.
– Доброго дня вам, – слаженно приветствовала меня парочка.
Улыбнулись. Но больше никаких попыток к общению не предприняли – то ли ждали
они кого-то еще, то ли собирались со всем поселком перездороваться.
– День добрый, – прошептал я, проскальзывая мимо.
Ой, что внутри творилось!
Здесь было еще шесть иномирцев. Разделить их на две тройки
труда не составляло – один экипаж выглядел совсем как наши люди, только одет во
все темное, со странными прическами, длинными прядями волос над ушами и с
маленькими круглыми шапочками, будто приклеенными к головам. Сидела эта троица
на высоких стульях у бара, и пила вино, причем, почему-то, из своей бутылки, я
такой раньше не видел. То ли метаболизм у них иной, то ли обычаи не позволяют
чужого пить?
Вторая тройка была куда забавнее. Вначале мне показалось,
что это тоже экипаж из детей, потом я понял, что люди-то взрослые, только очень
низкорослые и хрупкие, с кожей голубоватого оттенка и светлыми, почти белыми
волосами. Я попытался понять, что их такими сформировало, но ничего умного не
придумалось. Планета с высокой гравитацией – так были бы кряжистыми. Планета с
низкой гравитацией – были бы длинными и тощими. А так – словно подростки,
только глаза недетские, настороженно-серьезные, и хлещут водку безостановочно.
А наш народ вокруг как с ума посходил…
Все – в лучших одеждах. Подаставали и праздничное, и
дедушкины-бабушкины сундуки порастрясли. Лица у всех важные и равнодушные,
будто каждый день у нас подобное паломничество иномирцев, причем не туристов,
что только под охраной корабельных пушек веселятся, а по городу лишь с охраной
ходят, а именно таких вот, свойских ребят. Говорят все об умных вещах – о
внутренней политике, об отношениях с чужими, о достижениях науки, о
перспективах внутреннего развития, о премьере фильма «Атлантис», где на выбор
целых десять сюжетных линий – и где «Атлантис» гибнет, и где благополучно на
Эндорию прилетает, и где Мак-Уильяма обвиняют в краже сокровищ трона, и где
оправдывают, и где он гибнет от нехватки кислорода, и где отбирает у своей
любимой запасной баллон и в живых остается…
Ужас какой!
Нет, я понимаю, мне и самому хочется сейчас чем-то блеснуть
перед заезжими знаменитостями, о которых каждый день в новостях говорят. И
приди я пораньше, может стоял бы сейчас рядышком с инфантильными астронавтами,
громко споря с Ромкой Цоем, что лучше – два разогнанных реаджекс-привода, или
один интерфазник с кварковой подкачкой…
Как иномирцам, наверное, смешно нас слушать…
А может быть, и не смешно. Может быть – все равно. И это еще
обиднее.
С Ромкой я поздоровался за руку, мы чуть смущенно
переглянулись.