— Все будет хорошо! — крикнула Бетани вслед.
Эйлин даже не оглянулась.
Коннелл бросился к машине, а Сергей помог Эйлин спуститься по ступенькам и открыл перед ней заднюю дверцу. Коннелл рванул с места, словно спасаясь от погони.
Ехали в молчании. Эйлин гадала, как ее сын ухитрился провернуть такую штуку. Много ли народу об этом знало? Как он все объяснил Сергею?
Когда вернулись домой, Сергей сразу ушел к себе в комнату. Эйлин и Коннелл остались стоять посреди кухни, с опаской глядя друг на друга.
— Не обязательно было за мной приезжать, — сказала Эйлин.
— Обязательно.
— Как бы тебе объяснить... Понимаю, звучит, как будто я оправдываюсь, но на самом деле никакой опасности не было. Я прекрасно сознавала, что делаю.
Коннелл молча уставился себе под ноги. Когда он вымахал таким здоровым? Уже давно она не испытывала этого чувства: надо же, растет сыночек. Может быть, он решил, что она уже ничего не соображает, совсем как отец? Думает, что они оба выжили из ума?
— В общем, спасибо тебе. Мне ничего не грозило, но я рада, что ты обо мне заботишься.
— Не за что, — буркнул он.
— Я серьезно. Хороший ты у меня.
— Да ладно. Ты моя мать все-таки.
Ей хотелось, чтобы он ее обнял, но он не подходил, только смотрел неуверенно.
— Иди сюда!
Эйлин обняла Коннелла и прижала его голову к груди, чувствуя теплое дыхание. Она вспомнила, как обнимала его, маленького, мягкого и свежего после купания, в чистенькой пижамке, — он тогда весь помещался у нее в руках и крошечная попка так удобно устраивалась на ладони. Для него тогда Эйлин была средоточием любви. Ей ничего не надо было от него скрывать — ей вообще ничего не было от него надо, лишь бы он был с ней. И сейчас, в эту минуту, все было так, как прежде. Он приехал за ней — это важнее всего на свете, как и то, что он здесь, в ее объятиях.
Когда она его отпустила, Коннелл посмотрел на нее как-то странно.
— Что?
— Может, эти психопатки тебе и правда помогли.
— То есть?
— Ты никогда раньше так не делала.
— Как не делала?
— Не обнимала меня первой.
Эйлин тряхнула головой:
— Не может быть!
— Сколько себя помню — не было такого.
Эйлин снова помотала головой:
— Ты не все помнишь.
Поднявшись наверх, она столкнулась с Сергеем, выходящим из ванной. Он смущенно помахал рукой, словно они были школьниками и случайно столкнулись на перемене. Эйлин постояла немного на пороге спальни, слушая, как Эд трудно дышит.
Когда подошла ближе, оказалось, что он не спит: лежит молча и смотрит на нее.
— Где? — спросил он, словно в полусне. — Где была?
— С Бетани.
— Кто?..
— Мы с ней раньше вместе работали. Не важно.
Эд всегда очень точно чувствовал людей. Эйлин забралась к нему под одеяло. Он задремал, а Эйлин лежала без сна и слушала трехголосое бормотание телевизоров: своего, того, что у Сергея, и того, что внизу, в маленькой комнате. И представляла себе, как Сергей тоже не спит, коротая ночь в одиночестве.
85
Эд утратил веру в физические свойства вещей. В тот вечер, поднимаясь по лестнице, он останавливался на каждой ступеньке. Эйлин, идя следом, шлепала его по ноге, подсказывая, которой ступить, и приподнимала эту ногу руками. Эд пугался, не чувствуя под стопой пола. Они продвигались с черепашьей скоростью, а потом Эд остановился как вкопанный и наотрез отказался идти дальше, хотя Эйлин изо всех сил толкала его ногу, — несмотря на атрофию мышц, в нем еще оставалось немало силы. Он никак не соглашался отнять руку от перил. В такие минуты — а они в последнее время случались все чаще — Эйлин мечтала, чтобы Сергей не уезжал домой на выходные.
Добравшись наконец до верхней площадки, оба были словно выжатый лимон. Эйлин втолкнула Эда в ванную и с трудом раздела. Еле-еле заставила переступить одной ногой через бортик ванны. Сдвинуть другую казалось непосильной задачей. Эд оседлал бортик, словно ковбой на родео — двух бешеных мустангов. Эйлин, кое-как накренив его набок, ухитрилась перетащить в ванну вторую ногу, но трудности на этом только начались. Усадить Эда в ванне Эйлин не рискнула — потом не поднимешь. А мыть его стоя — не ровен час, поскользнется и голову себе разобьет. Если отвезти к врачу с такой травмой, почти наверняка домой его уже не отпустят. Пока в ванне было сухо, Эйлин еще не так боялась, но как только пустила воду, ей стало по-настоящему страшно. Резиновый коврик — не такая уж надежная основа, а если Эд начнет падать, ухватиться ему не за что, разве только за Эйлин.
Все-таки она включила душ и помыла Эда, но, когда пришло время вылезать, он опять разволновался и ни за что не хотел перешагивать через бортик. Эйлин уговаривала его, пробовала приподнять ему ногу — а он уперся и ни в какую. Ноги уже дрожат от усталости, и все тело покрылось гусиной кожей в мелких капельках остывшей воды. Эйлин снова включила душ, чтобы хоть немного его согреть. Эд молча стоял под теплыми струйками, а как только вода перестала литься, возобновил сопротивление. Не может же это продолжаться до бесконечности! Эйлин подумала было позвонить кому-нибудь, позвать на помощь, но не хотела оставлять Эда одного даже на несколько секунд. И кому звонить? А «скорую» вызывать она не решалась, боясь, что Эда у нее отнимут. Можно, конечно, закричать, но ведь никто не услышит.
Она еще похлопала его по ноге, упрашивая быть умником и вести себя как мужчина. Попробовала отвлечь, успокоить, а потом внезапно ухватить за ногу, но он весь напрягся, как только почувствовал ее руки на своей лодыжке. Проклятье, надо было все-таки купить это кошмарное кресло для ванны! Эд едва держался на ногах. Он уже и не хотел с ней бороться, это получалось само собой. Хотел вылезти из ванны — и не мог. Откуда еще силы брались, чтобы стоять? Рано или поздно он упадет как подрубленный. Эйлин без сил опустилась на кафельный пол, глядя на голого мужа.
— Господи, помоги! Что мне делать? — проговорила она вслух.
Отчаяние в ее голосе, должно быть, пробудило в нем какой-то первобытный инстинкт — защитить страдающую подругу. Эд пошевелился и начал выбираться из ванны. Эйлин бросилась к нему, подала руку. Эд рывком поднял ногу, словно выдергивая ее из трясины. Эйлин отвела его в спальню. Взглянула на будильник — с тех пор, как они начали подниматься по лестнице, прошло два часа. Это знак. Мозг Эда отказывает. Как мало им еще осталось быть вместе в своем доме...
Эйлин бережно и очень тщательно одела Эда. Он сидел в кровати в ослепительно-белых трусах и майке, а у Эйлин сердце сжималось от невыносимой нежности и тоски. Она укрыла Эда одеялом, оставив руки снаружи, и улеглась рядом, тесно прижавшись, стараясь запомнить физическое ощущение — вот он, здесь, с ней.