— Во дворец когда собираетесь? — спросила Магдалена, едва переступив порог.
— Куда-а? В какой еще дворец? — отмахнулась Анастасия.
— Ты что? Неужто не ведаешь, что всех девок во дворец собирают, на смотрины? Государь надумал жениться! Я сама слышала, как на площади кричали: у кого дома дочери-девки, те бы их, часу не мешкая, везли на смотр. А кто дочь-девку у себя утаит и на смотр не повезет, тому полагается великая опала и казнь!
Анастасия всплеснула руками. Станут выбирать невесту государю! Царицу выбирать!
Внезапно вспомнилось… Настя была еще девочка; отец, Роман Юрьевич, только что умер, в доме после похорон толпился народ, то и дело мелькали фигуры монахов и монахинь. Измучившись от горя, Ульяна Федоровна с дочерью затворились в спаленке, пали под иконы, моля Господа не оставить своим призрением сирот. Внезапно дверь распахнулась и на пороге возникла высокая мужская фигура в рубище.
— Поди, убогий, на кухню, там тебя накормят и напоят, — слабым от слез голосом проговорила вдова, ничуть не удивившись, ибо нищих нынче был полон двор. — И вот еще тебе на помин души новопреставленного раба Божия Романа. Сделай милость, возьми.
Она протянула медяк.
— Спасет Христос тебя, матушка, — густым, тяжелым басом провозгласил нищий. — Спасет и вознаградит за доброту твою. Придет час — дочка-красавица царицею станет!.. — Провозгласил и вышел вон.
Потом кто-то рассказал Ульяне Федоровне, что то был не простой нищий, а сам преподобный Геннадий, пророк-отшельник из костромских лесов.
И вот… Неужто он пришел, предсказанный им час?
Анастасия затрясла головой: о чем она только думает! Грешно этак заноситься мыслями.
Магдалена возилась около небольшого столика с точеными ножками, на котором стоял уборный ларец, — пыталась поднять тугую скобку замка. Она была любопытная, словно сорока!
— От кого заперлась накрепко? Что там у тебя? Грамотки любовные? Васькины небось?
Анастасия вскинула на нее глаза.
Однажды ее двоюродный брат Василий Захарьин оказался настолько дерзок, что передал с Магдаленой малую писулечку: ты, дескать, Настенька, краше заморской королевны, я за тебя хоть в огонь готов, а потому не выйдешь ли в сад — единого слова ради! — после того, как все огни в доме погаснут?
Анастасия была наслышана, что случается с девушками, которые вот так выходят на свидания к велеречивым мужчинам. Грех один!
— Грех, грех… — словно отзываясь на ее мысли, пробормотала Магдалена, открыв наконец ларец и заглянув в него. — Грех вам, москвитянки, такое непотребство с лицами своими творить! Страшно вообразить, какие личины ряженые соберутся на те царские смотрины!
Она с презрением оглядывала сурьмильницу, да румяльницу, да белильницу, да коробочки с волосиками для подклейки бровей и балсамами, то есть помадами, стекляницы с ароматными водками. И вдруг ахнула:
— О… о, какие серьги! Двойчатки, да с бубенчиками!
— Тетенька подарила, перед тем как к старшему сыну из Москвы отъехала. Сын ее — пронский воевода.
— Курбский? — мигом насторожилась Магдалена. — Так он твоя родня?!
— Ну да, мы с ним троюродные. И его матушка, и моя — Тучковы урожденные. А ты знаешь, что ли, князя Андрея Михайловича?
— Как же, видела. Красавец писаный! Галантен, как настоящий шляхтич, знает обхождение с дамами, по-польски говорит. Даже и по-латыни изъясняется!
— Да скажи на милость, откуда ж тебе все это ведомо?! — засмеялась Анастасия — и осеклась: кобели у ворот залились лаем. Дом наполнился вскрикиваньем, гомоном, торопливыми окликами.
Магдалена прилипла к слюдяному окошечку:
— Возок у ворот. Еще один. Боярыня какая-то выходит… Монах за ней следом… Ого, какой долговязый. Еще бородатый старик, ничего интересного. Ой! А вот и молодой какой-то. Гости к вам?
— Настька! — раздался с лестницы голос брата Данилы — такого голоса Анастасия у брата отродясь не слышала. — Царевы бояре приехали на смотрины звать! Спускайся быстро! Велено, чтоб шла в чем есть.
Анастасия, переглянувшись с Магдаленой (та лишь руками всплескивала), на непослушных ногах двинулась к двери, на ходу подбирая волосы, выпавшие из-под простенькой головной ленты. Знала бы заранее — надела бы шитую жемчугом. И рубашка с сарафаном на ней обыкновенные, домашние, и душегрея отнюдь не соболья, не парчовая. Одета не как боярышня, а как сенная девка, иного слова не подберешь.
«Вот и хорошо, — подумала испуганно. — Авось не поглянусь смотрельщикам!»
Сзади громко, взволнованно дышала Магдалена.
В нижней комнате зажгли все огни, какие только можно, — светло там было, светлее, чем днем. И душно! Анастасия почувствовала, что на носу со страху и от жары выступили бисеринки пота. Вспомнив, что девице должно дичиться, закрылась рукавом и украдкой отерла носик.
Наконец-то разошлась мгла волнения в глазах, и Анастасия смогла хоть что-то рассмотреть. Вон старший брат Данила Романович. Рядом боярин Дмитрий Иванович Курлятев-Оболенский, старинный приятель покойного отца; в красном углу властно уселась престарелая боярыня. Анастасия видела ее однажды, во время крестного хода в Кремле, — это Анна Глинская, родная бабка нынешнего великого князя, Ивана Васильевича, матушка бывшей правительницы Елены Васильевны Глинской.
Обочь стояли еще двое: красавец молодой, чернокудрый и черноглазый, про которого сказали, что это Алексей Адашев, ближний человек государя (Адашев лишь мельком взглянул на Анастасию, но с тех пор смотрел только ей за спину, где таилась Магдалена), — и еще высокий монах, закрывший лицо низко надвинутым куколем
[36]
. Он все время молчал.
«Кто такой?» — испуганно подумала Анастасия и тотчас забыла о нем.
— Ну, здравствуй, красавица, здравствуй, милая доченька, — ласково начал боярин Дмитрий Иванович, но его перебила сухощавая, желтолицая Анна Глинская:
— Ну, никакой красоты мы пока еще не видели, так что не спеши товар хвалить, Дмитрий Иванович! И одета, как нищая…
Матушка и брат Анастасии враз громко, обиженно ахнули:
— Вы же сами сказали, сударыня Анна Михайловна, чтоб девка шла немедля, в чем есть, красоты не наводя. Время уж позднее, ко сну готовились…
— Ну, виноваты, не предуведомили хозяев! — резко повернулась к ним Анна Глинская. — Обеспокоили вас чрезмерно? Не ко двору слуги царские? Так мы ведь можем и восвояси убраться! Как скажете!
— Да погоди, милая княгиня, — примирительно прогудел Курлятев-Оболенский. — Чего разошлась, словно буря-непогода? А ты, доченька, перестань дичиться, ручку-то опусти, позволь нам поглядеть на красоту несказанную.
Анастасия осмелилась выглянуть из-за пышных кисейных сборок рукава. Взгляды собравшихся так и прилипли к ее лицу.