За Уральским Камнем - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Жук cтр.№ 79

Тимофей и Турай-ад-Дин едут вместе с обозом. Пожалуй, за все время путешествия из Самарканда имам впервые чувствует себя превосходно. Столь мягкой и удобной езды, как в русских санях-розвальнях, им не приходилось испытывать. Ямщики не скупятся, тут тебе соломка подстелена для удобства, и овчинных да медвежьих шкур в санях настелено вдосталь. Турай-ад-Дин, побаиваясь морозов, прикупил себе на тюменском базаре доху. Эта русская одежа пришлась ему по душе. Длиной до самых пят, огромный рысий воротник, выше чалмы, а овчина двойная! Та, что наружу, — длинная и волнистая, а та, что внутрь, — мягкая, ровно стриженная. При сытной пище да в такой дохе никакой мороз не страшен.

А вот Тимофей пребывает в унынии. Сильно изменился он в последнее время. Куда подевался высокомерный самаркандский вельможа, влюбленный в себя, привыкший повелевать и быть безразличным со всем? Что за страна, здесь болит сердце, а душа рвется наружу! Разлука с Оксаной осталась болью в груди, болью постоянной, причиняющей душевные и физические страдания. Перед отъездом они посетили Никольскую церковь, что стояла в городском кремле, неподалеку от воеводской канцелярии. Помолясь на образа, как-то само собой получилось, что они обвенчались по всем законам православной веры. Так и запомнил он лик своей супруги, спокойный, прекрасный, с чуть подернутыми слезой глазами. Турай-ад-Дин старался не трогать Тимофея.

«Время и молодость от всего лечит, — рассуждал имам, — а вот свидятся ли? На то воля Аллаха!»

Старшим в обозе шел десятник Михаил Каданец, казак уже в годах, которому много пришлось повидать, вот и учит молодых. Сам на привалах глаз не сомкнет и охранению не давал. А чтобы их в сон не тянуло, байки-страшилки из жизни сказывает.

— Произошло это год назад. На этой дороге в это же время… — начал очередной рассказ десятник.

— У нашего бати на каждый день байка имеется! — хихикнул один из молодых казаков.

— Попутал я нынче числа, но то помню, март восемнадцатого дня. Помню потому, что чудом жив остался, — серьезно, чтобы пресечь хихиканье, произнес десятник. — Тогда тоже спешили. Реки в этих местах вскрываются рано, оттого что в теплых землях начало берут, а переправа дело хлопотное.

— Десятник, не тяни, успеем. Мороз держится, на реках ни одной полыньи, — встрял кто-то.

— Двигаемся без происшествий, без тревог. В последние годы в степях появились кони одичавшие. Ордынцы дерутся меж собой, и догляда должного за хозяйством нет. Вот животина и разбегается. То истинная правда, бывали случаи, когда казаки ловили в степи диких лошадей. Но мой сказ не про то! В тот день увидели мы в степи жеребца. Черен, аж блестит под солнцем, красив чертяка. Без седла и узды, нет даже плешин от седла, по всему дикий. Весь день шел за нами. Близко не подходит, но и прочь не идет. Все бы ничего, но ржет окаянный на всю степь, да так, что одна из наших кобыл сказилась, отвязалась и к нему в степь убежала…

Для казака дороже коня ничего нет, потерять его — все равно что близкого товарища. Никто из слушателей не сомневался, что конные казаки устремились в степь и десятник в том числе.

Как только казаки скрылись за холмами, на обоз налетела орда. Пешие казаки успели поставить сани кругом и дать по ордынцам залп из ружей и пищалей. Это спасло обоз. Разграбив брошенные сани, калмыки ушли в степь.

За холмами группа конных казаков тоже наткнулась на ордынцев. Десятник Каданец схватился с коренастым калмыком, что скалил без конца зубы, потеснил того конем, и в этот момент, крепко схваченный арканом, полетел наземь.

— Так вот, братцы! — продолжал десятник. — Грохнулся я о землю так, что искры из глаз, но слава Господу нашему, остался в разуме. Извернулся с великим трудом, достал нож из сапога да рассек аркан. С тех пор, как увижу черного жеребца, так мерещится, что в плену у ордынцев, а на шее у меня колодки на их манер одеты.

Светало. Лагерь пришел в движение. Наскоро откушав горячего толокна, запив ягодным взваром, тронулись далее.

Ближе к полудню молодые глазастые казаки заметили черную точку на горизонте, которая двигалась следом за обозом.

Турай-ад-Дин тоже слушал ночью рассказ десятника и сейчас поспешно стал подсчитывать, который нынче день. Перепроверив несколько раз, он пришел к твердому выводу, что сегодня март восемнадцатый день, аккурат, как в рассказе десятника. Смутная тревога заставила имама вылезти из-под шкур, извлечь подзорную трубу и рассмотреть преследователя. Не хотелось верить глазам, но Турай-ад-Дин отчетливо рассмотрел черного, как смоль, жеребца.

Стараясь не шуметь, имам подозвал десятника.

— Достопочтенный Михаил-ака! Да продлит Аллах ваши годы! Пусть дети и внуки восторгаются вашими победами, радуя вашу старость.

— О справедливый Михаил-ака ибн Каданец-бек, — неожиданно заголосил Турай-ад-Дин, чем привлек всеобщее внимание. — Может быть, шайтан помутил мой рассудок и ослепил глаза, но несчастный имам высчитал, что сегодня март восемнадцатый день, а в эту подзорную трубу разглядел, что за нами идет следом черный жеребец, о котором ты прошедшей ночью мудро поведал в своем сказании.

Побледнел десятник Михаил Каданец, стал белее снега. Не по себе стало бывалому казаку, в голове будто колокол ударил. Шутка ли тягаться с самой нечистой силой? Положив на грудь святой крест, велел десятник остановить обоз и ставить сани в круг.

Скоро Каданец окончательно пришел в разум и прорычал:

— Будь ты хоть сам дьявол, словлю окаянного да привяжу к своим саням.

Затем, недолго подумав, крикнул казака Ерему, по прозвищу Щербатый. Тот лишился передних зубов неведомо где, но сильно дорожил прозвищем, ибо опасался: вместе с зубами лишился и части верхней губы, и неизвестно, какое еще прозвище могло пристать.

Еремей, конный казак, но не то что по бедности, имел сменную лошадь уже преклонного возраста. Просто любил Ерема эту кобылу за ум и покладистый характер. Животное понимало не только слова хозяина, но и малейшие жесты. Им бы в базарные дни перед честным людом выступать, а вот на тебе, выпала доля воинская, опасная.

— Твоей кобыле, Еремей, цена алтын в базарный день, но если что случится с ней, получишь за службу три рубля от государя, лично хлопотать буду. Согласен? — спросил казака десятник.

— Служба есть служба! На то согласие мое не треба. А что хочешь от моей кобылы?

— Как она до жеребцов? Интерес еще имеет? — продолжал расспрос десятник.

— Здесь не сомневайся! Страсть как до жеребцов охоча! Никакого спасу! — ощерил беззубый рот Ерема.

— Ну вот и славно, — улыбнулся десятник. — Ты, Ерема, заставь кобылу орать так, чтобы жеребец слышал и подошел ближе. Затем выпускай ее, а далее возьмем его арканами. Надо брать жеребца втроем. Чтобы наверняка, а то один не сдюжит. Пойду я, ты, Еремей, и…

Десятник замолчал, задумавшись, и обвел казаков взором. Каждый был годен для этого дела, но что-то сдерживало решение. Его взгляд остановился на Тимофее. Подойдя к нему, десятник спросил: