В крепость, конечно же, его не пустили. Да он туда и не рвался. Пятьдесят лет назад (опять-таки, по словам де Алмейды) здесь находилась резиденция короля Португалии, пока он не перебрался во дворец Байше, и теперь Замок Святого Георгия служил в качестве арсенала.
Гоэмон выбрал удобный пригорок, посмотрел на гавань – и сначала восхитился, хотя и бывал здесь несколько раз, а затем ужаснулся. Когда галеон входил в порт, взгляд юноши был прикован к великолепному виду столицы Португалии. Он не обращал особого внимания на столпотворение судов в порту, местами стоявших борт о борт. Но теперь, когда его взор окинул всю панораму обширной гавани Лижбоа, Гоэмона едва не хватил столбняк. Ему вдруг стали совершенно понятны несколько туманные объяснения ямабуси, касающиеся главной цели его внедрения к идзинам. Бывший монах-сохэй явно действовал не по своему уразумению, а по воле ламы – настоятеля монастыря Нэгородзи.
Похоже, монахи опасались не только того, что монахи-доминиканцы постепенно завладеют умами верующих в Будду. Они боялись, что чужеземцы захватят Нихон точно так же, как в недалеком прошлом Гоа – силой, а не с помощью своей веры и сладких речений. С проповедями еще можно было бороться при помощи слова, но луки и мечи войск сёгуна против дальнобойных орудий и аркебуз идзинов бессильны. Гоэмон понял, что их опасения далеко не беспочвенны.
Гавань была забита судами самых разных размеров и предназначений. Большинство из них были купеческими, но они мало отличались от военных. На купцах стояли такие же орудия, как и на королевских галеонах, разве что их было поменьше. А уж военные корабли вообще выглядели очень грозно и были огромных размеров. По сравнению с ними большущий, на взгляд Гоэмона, галеон «Мадре Деуш» выглядел букашкой. «Что если вся эта армада направится к берегам Нихон?!» От этой мысли сердце юноши заледенело…
Он долго рассматривал суда идзинов, а затем, чтобы успокоиться, перевел взгляд на башню-форт, построенную на отмели посреди Тежу. Она служила маяком и крепостью, защищавшей монастырь, построенный на берегу. Фернан де Алмейда называл башню Торри де Белен. Увидев ее, он даже прослезился от радости. Наверное, башня для фидалго была чем-то вроде путеводной звезды, которая способствовала его возвращению на родину. Ее украшали изображения канатов, раковин, цепей, ажурные балконы и башенки, а на зубчатых стенах виднелись рельефные изображения рыцарских гербов.
В башне и впрямь было что-то мистическое. Гоэмон это почувствовал, когда галеон проплывал мимо нее – какое-то странное волнение, будто башня предостерегала его от чего-то или что-то подсказывала. Но что именно, он так и не понял. Может, потому, что был иноземцем и не понимал языка образов, которые складывались на поверхности воды благодаря отражению башни в реке.
Что касается монастыря (он назывался Жеронимуш), то Фернан де Алмейда, после того как ступил на мостки причала, первым делом купил в торговых рядах огромную свечу (Гоэмону как слуге была предоставлена сомнительная «честь» тащить ее, поэтому юноша точно знал, что она тяжеленная) и отправился в монастырскую капеллу Святого Иеронима, чтобы поблагодарить своих богов за их милости, благодаря которым он вернулся домой живым и невредимым.
Монастырь поразил воображение Гоэмона. Такой красоты он еще не встречал. На вид хрупкие и ажурные, а на самом деле мощные колонны поддерживали высокий свод, украшенный барельефами. По углам крыши капеллы зловеще скалились статуи каких-то крылатых чудовищ – точь-в-точь таких же демонов, как в сказках, которые Гоэмону в детстве рассказывала мать Морико. И везде присутствовала красивая резьба по камню, сплетающаяся в воздушные кружева.
Поторчав немного под стенами Замка Святого Георгия, юный ниндзя начал спускаться вниз. Он направлялся в «байти» – нижний город, расположенный на берегу Тежу. Гоэмон предполагал, что своего господина, который не появлялся на постоялом дворе двое суток, он может найти в одной из многочисленных таверн нижнего города.
Фернан де Алмейда быстро и с большой выгодой распродал пряности, которые купил в Малакке, и теперь пропивал золотые, полученные за товар. Гоэмон, который всегда относился неодобрительно к расточительности, втихомолку припрятал один из кошельков с монетами господина, потому как предполагал, чем могут закончиться его походы по злачным местам. В этом вопросе идзин был похож на некоторых самураев, спускавших свое жалованье на падших женщин, игру в кости и на сакэ в харчевнях до последнего зернышка риса.
А платили им немного, в особенности ближним самураям, отвечающим за охрану порядка в городе. Они получали в лучшем случае двадцать коку
[67]
риса в год. И это на большую семью! – жен, детей, стариков, слуг… Дальние самураи из провинции, сопровождавшие даймё в походах, имели годовой доход до трехсот коку. И только у старших самураев, которые занимали почти все важные должности, выступали посланниками и представителями клана и являлись церемониальной охраной князя, годовой доход составлял около шестисот коку. К тому же его размер зависел от должности и знатности рода.
Внешне Гоэмон мало чем отличался от жителей Лижбоа. Только слегка раскосые глаза выдавали в нем азиата (при ближайшем рассмотрении), да странного вида меч у пояса. Что касается его лица, то физиономии разной степени смуглости были у многих жителей столицы Португалии; добрая половина мужчин Лижбоа связала свою жизнь с океаном и дальними плаваниями в южных морях, где нещадное солнце и ветры красят и дубят кожу не хуже, чем это делают кожемяки.
Одежда, которую прикупил ему Фернан де Алмейда, едва они оказались на берегу, было ношеная, но такая же, как у многих других португальцев: белая рубашка (ее называли камис), темно-коричневые чулки-кальсес, узкий жилет-корпесуэло, к которому тесемками привязывались короткие штаны, и хубон – куртка под цвет чулок с высоким стоячим воротником. Форму штанам и куртке, согласно моде, придавали туго набитые ватой подкладки, которые сильно стесняли движения. По этой причине Гоэмон все время дергался, стараясь приспособиться к иноземному одеянию. Он словно пытался выползти из него – как змея, которая меняет свою старую кожу.
Фернана де Алмейду он, конечно же, нашел в таверне. А где еще может обретаться человек, месяцами болтающийся по морям-океанам и наконец ощутивший под ногами земную твердь? Конечно, Гоэмону пришлось немало потрудиться, заглядывая в каждую таверну, встречавшуюся на пути. А питейных заведений в нижнем городе на каждой улице было несметное число. Но в еще большем количестве встречались здесь падшие женщины. Завидев стройного «красавчика», как именовали они Гоэмона, они набрасывались на него толпой, как пчелы на мед, предлагая такой набор «услуг», что его уши не только горели от стыда, но, казалось, удлинились и стали как у кролика.
Единственным спасением от такого внимания было мигом заскочить в открытую дверь ближайшей таверны. Рассмотрев бражничавших гуляк и убедившись, что господина там нет, Гоэмон осторожно выглядывал наружу, дабы убедиться, что женщины нашли другой объект для атаки, а затем совершал отчаянный рывок к соседней таверне, благо она находилась совсем рядом.