– Да, – не уточняя, какие, ответил он.
Мы оба знали, о чем речь…
– Он ждет, – сказал я. – Две тысячи лет – ждет. В Холоде. В
аду.
– Я тоже – в аду, – вдруг прошептал Маркус.
– Ты – не он. – Я взял его за худенькие плечи, сжал пальцы,
понимая, что причиняю боль. Но только боль сейчас могла нам помочь. Корысть и
страх, боль и жестокость. Чужая кровь, что сейчас прольется вместо нашей… – Ты
другой, Маркус. Тебя тоже не спросили, хочешь ли ты прийти. Но ты пришел, ты
начал свой путь. Теперь – терпи.
– Я терплю.
– Я бы сделал все сам, Маркус. Все, что в человеческих силах.
Но тут не хватит человеческих сил. Нам надо отвлечь Стражу – и нашу, и
османскую…
Маркус открыл глаза. Посмотрел на меня – и горько улыбнулся.
– Сейчас?
– Да, – сказал я.
Хелен торопливо сказала:
– Но ведь если это не поможет, мы только выдадим…
Маркус ее уже не слушал. Он протянул вперед руку, и глаза
его выцвели, утратили жизнь.
Ничего не происходило. По-прежнему стояли на вышках
караульщики.
– Готово, – сказал Маркус.
Я уставился на вышки, ничего не понимая. Почему они не
рассыпаются?
И тут один из караульных сделал шаг.
Вышка зашаталась. Будто построенный из спичек домик, что
пребывал в шатком равновесии, пока на него не села муха.
До нас долетел пронзительный вопль, лишь чуть смягченный
расстоянием.
А следом – негромкий хруст, будто раздраженно газету
комкают.
На второй вышке охранники бросились к перилам, пытаясь
разглядеть, что происходит. И тут же полетели на землю – перила рассыпались у
них под руками.
– Давай… османские… – скомандовал я.
Две сторожевые вышки грудой дров валялись на земле. Клубы
пыли плыли в воздухе – и впрямь можно поверить, будто под них слабенький фугас
заложили…
– Есть… – прошептал Маркус.
Я обхватил его, чтобы Маркус не упал лицом в землю. Но
удивительное дело, он сознания не потерял. Лишь лицо стало бледным, дышал он
прерывисто и часто.
С горизонта исчезли площадки османских вышек.
– Только бы вышло… – пробормотала Хелен, с тревогой глядя на
Маркуса.
– Уже вышло, – сказал я.
– Это полдела, надо, чтобы стражники сцепились друг с
другом, – отрезала Хелен.
Кивнув, я стал наблюдать.
Некоторым стражникам повезло. Двое отползали от дровяных
куч, в которые превратились вышки. Один отбегал, даже не прихрамывая. Из барака
выскакивали стражники с мечами наголо. Я насчитал полную дюжину. У одного даже
был пулевик.
Ну и застава!
– Гляди! – Хелен указала в сторону.
Вдоль границы скакал разъезд – десяток всадников. Кони
казались бодрыми – видно, пришпорили их, только увидев падающие вышки. Возле
первой двое спешились и стали разгребать завал. Один из всадников вдруг
остановился, крикнул что-то и поскакал обратно.
К заставе, за помощью. Даже не надо гадать.
Мы ждали.
Времени у нас было – ну с полчаса, при самом хорошем
раскладе. А потом соберется здесь столько Стражи, что ноги бы унести…
Тем временем показались и османские пограничники, вынеслись
на рысях из чужих перелесков. Их было больше – десятка три, все конные. Вряд ли
они всерьез считали, что их вышки обрушили державные диверсанты. Но что были
взбудоражены и напряжены – это уж точно.
Ясное дело, наша Стража появление янычаров без внимания не
оставила. Несколько человек продолжали возиться с рухнувшими вышками, но
большая часть, включая всех всадников, выдвинулась навстречу.
Так они и гарцевали по низкой траве, вдоль черной горелой
полосы, не отнимая рук от оружия, но и в схватку вступать не спеша. Все-таки
мир нынче, пусть Держава от своих претензий на южные земли не отказалась…
– Они не станут, не станут драться. – Голос Хелен от
напряжения стал чужим и злобным. – Что же ты наделал Ильмар, ты все испортил!
Я не отрываясь смотрел на пограничников. Оттого и не понял
сразу, что произошло. Тяжко, будто старик, вздохнул Маркус. Крепким словцом
ругнулась Хелен.
Один из наших стражников, нелепо взмахнув руками, крутнулся
и упал с лошади, успев лишь вскрикнуть от неожиданности. Так кричат, получив в
грудь арбалетный болт.
Или – когда исчезает под тобой надежно притороченное седло.
Громыхнули два выстрела подряд – наши стражники падение
всадника случайностью не сочли. Выстрелы были удачны. Под одним янычаром убило
лошадь, другой – схватился за плечо, а конь его, почуяв слабость седока, сам
развернулся и понесся прочь от боя. Остальные, обнажив кривые сабли, ринулись
через границу. Черный пепел взвился под копытами коней.
Наш разъезд не струсил. Сверкнули стальные палаши, выкрикнул
команду старший – и неполный десяток державной Стражи поскакал навстречу врагу.
И хоть это было неправильно, и даже стыдно было бы мне,
самому затеявшему эту свару, восхищаться отвагой пограничников – я восхитился.
Никаких надежд они не питали. Разве что получить не
смертельную, пускай и тяжкую рану, упасть, да уцелеть в горячке боя и танце
копыт.
Опустились палаши, упали сабли. Человеческий крик и
лошадиное ржание слились воедино, верховые смешались, закружились – и державных
всадников осталось трое или четверо. Но уже бежали к конным солдаты, обученные
драться против кавалерии, и, перезарядив пулевики, готовились дать новый залп
наши стрелки…
– Ильмар!
Хелен зло толкнула меня в плечо, и я сбросил оцепенение. Вот
он наш шанс, единственный. Пока граница не просматривается с вышек, пока все
ближайшие пограничники заняты в смертельной сече. Я вскочил, поднял беспамятного
Маркуса. Он все-таки лишился сознания – забрав на Слово седло нашего всадника.
Мы побежали к границе.
Лишь один из пограничников заметил нас. Окровавленный
османский янычар, на миг вырвавшийся из кровавой схватки. Он придержал коня,
решая, что делать. Промедление стало для него роковым – кто-то из державных
пограничников успел перезарядить пулевик и выстрелить.
Остальным было не до нас. Они были слишком заняты, убивая
друг друга.
Только в детские годы, слушая рассказы пастыря или учителя о
чужедальних странах, можно верить в силу граничной межи. Мол, до нее наша
земля, правильная и понятная, а сразу за ней – странные языческие земли.